Поэтический дневник (часть двадцать третья)
10 января:
* * *
обними меня, ангел,
наконец-то нам будет тепло
по зеркальным полям побираться над головами,
протирая подошвы и то, что от слез натекло
на стекло лобовое, пока я тебя миловала.
запрокинуто небо, крошит меловую черту.
так уютно разбиться, раскаяться
и очнуться,
- но пока я не чту, не покаюсь; и женщину ту
обойду стороной, что в хароновой лодке качнул ты.
пусть двоится она у меня на пути круговом,
отраженье земное ее
мне мешает и давит,
и шагреневой кожей – твоим заостренным крылом –
под дождем
прибивает,
как крышку,
к державе.
* * *
я вижу звук и слышу цвет,
хотя меня в помине нет.
- яви же всем.
я на войне с самой собой,
и на фронтах - не до побед:
чеченский след.
но так постель еще хранит
тепло, а ты вросла в гранит -
от эполет, -
летая через небеса,
и если кончилась – не вся,
и лишь в ту сторону билет
под паруса.
* * *
и зачем тебе,
господи,
прямохождение?
и мариночка как наваждение не заблудится
средь улыбок твоих неритмичных, ревмокар-... бдение,
перечеркнуто,
над елабужской улицей
встала сосна, или ель
поглядела вдаль, волглая, -
не глаголом жжет, гоголем, - свищет, маковым крошевом.
задыхаясь и кашляя кровью, над нашими воплями
потешаясь: а тоже ведь, господи, - а хорошая!
для чего не щадил? всё себе, не людям, а звери-то -
в двери вынесут, снимут с гвоздем это небо сургучное.
это зарево тучное, штучное, где на севере
под нагою -
земля взбаламучена.
* * *
так просто было сыграть роковую – так скушно,
и принц был накачан, как мяч, переброшенный следующей.
слепок вещей преходящий, а в комнате душно,
Окна закрыли, чтоб чувство не вышло, слепо еще.
мне же надо тебя уважать, а не просто любить,
мне жена бы твоя не простила поблажек и вольностей, -
мне с ладони не пить, мне бы с неба тебя долепить,
чтоб с тобой оказались, родной, незнакомы вовсе мы.
неспособна к учебе – поскольку готова к отдаче:
отражаю события, - свет не сливается с морем.
я проснуться боюсь
и повториться иначе
в нашем прошлом - которое мы до утра проспорим.
12 января:
* * *
проснуться. выпить кофе. нет, пролить,
проснуться, - нужно выбежать на площадь,
точнее – на панель, поскольку нА людях
немыслимо и скользко не упасть.
по наледи движение продлить,
чтоб не убить себя, мой милый – проще
там отвлекаться, где прелюд написан
предшественником, преградившим путь.
но как-нибудь домой опять добраться
и, над собой смеясь, теперь всплакнуть -
холодный кофе проливая мимо,
на остывающую грудь.
* * *
Олегу Колимбету.
удалась белошвейка в стихах,
не целовала иконы и трупы,
вылизанные другими.
не сосала ирисок, поскольку уже разминулась
и с любовью, и с ненавистью.
а «помоги мне» звучит протяжней над стиксом, -
куда же тут денусь я
без тебя, отраженье в воде, да и в небе?
опять Ты за нею –
но когда же за мной, неодетой?..
* * *
«Тьфу-тьфу, мы выросли не в Исламе...». И.Бродский.
хочу взрасти в исламе,
и глядеть
сквозь шоры веток,
пыток,
колготни
ребячьей,
и кухОнной той возни,
где места нет соборности и времени,
и солнце перечеркивает
тень
быстрей, чем жизнь, - и по теченью мы
всплываем, не соприкасаясь.
* * *
магический кристалл словесной паутины
не отражает жизнь и преломляет смерть.
от патины зимы до вскрытия путины
не то что не успеть закаменеть –
но оглянуться мне
не суждено, поскольку
я под ноги смотрю упорней, чем вода
оттаявшей горы, глядящейся в осколки
без страха и суда.
* * *
больше всего боюсь я проснуться в прошлом и повториться
той босоногой,
и царицей не той первозданной, -
так хорошо испариться с листа
взлетевшей птицей, -
но со страницы глядят марины, не анны.
как всегда, использовали, вытерли ноги
и руки умыли,
неважно – бог ли, чужой ли, свой, -
мной сваи забили или
провели в кандалах
по твоей судьбе кривой.
* * *
ты же знаешь,
побежали облака с неустрашимой силой,
река набухла,
удержать меня невозможно ни стреноженной,
ни
дни считая,
четки объятий перебирая,
имена перевирая
и даты, как будто они
и дальше ведут от ада до рая
туда, где огни светлячков и майских жуков
колыхаются в поле меж нашей возни
и сквозь пальцы оков.
13 января:
* * *
А.Соломонику.
насколько выше нас душа – парит, стремится!
всегда одна, когда двоится тело.
что для меня как чистая страница –
она постфактум около летела.
взглянула вскользь, опять не задержалась,
я ей мала. и так, с плеча чужого,
через плечо едва ли бросит: жаль вас!
а вы?.. а вам и не давали слова.
* * *
невозмутимый мой герой, израненный, как лес,
еще мерцает под горой, со мной наперевес,
еще трассирует его бессмертная душа,
и посылает нас на все - и подвиг заодно,
а мы на гибель норовим, толкаясь и спеша,
и на колени перед ним – а там темно, темно.
* * *
жизнь идет быстрее нас
в первый раз и в первый - ...
и в последний, и на час данный, но не взятый.
проходи-ка стороной, ты, моя гипербола,
друг мой ситный и ржаной, ты - мой враг заклятый.
что ты видел у нее под подолом в кружеве?
под гипюром – креп лежит картою крапленой,
рюшью траурной увит – дОжили, не дружим,
шар гоняем не туда по траве зеленой.
разойдясь наискосок, замирая порознь,
застывая на ветру, бережешь дыхание:
жизнь моя, тебе – туда. мне – в другую сторону.
а душе – в обратный путь, через полыхание.
* * *
оттанцевались, милая. прости.
и так – вприсядку, и не тем – вприкуску.
но и в нагрузку больше не хочу
тебя, мой ангел, - не защекочу
прохладным словом трясогузку.
а что ни щелкнет – невпопад: обвал
не вызывает, но песок - струится
сквозь пальцы божьи, - и другие птицы,
что помоложе, срежут наповал.
четвертовал - не зря: освободиться
хотя бы ищет тот, кто напевал.
* * *
подержать тебя в напряжении – этого стОит
холостое твое одиночество, полый выстрел
в никуда, и струна на просторе звенит в простое
нежилом, что не выстоял, что
не вызрел
в слово круглое, как дым отечества
кольцами
затмевает зрение, и голыши по пляжу
скачут в воду, и змЕи сворачиваются от солнца.
вот и я сегодня вечером напомажу
губы, чтобы тебя целовать через расстояния
до расставания самого, до предела,
отведенного меловой чертой у здания
воздушного замка: я глаза проглядела,
поджидая тебя, пока ты придешь с работы,
окунешься в меня, забудешься, а проспимся
за горизонтом волнЫ набежавшей – кто ты?
не отправил пустые письма.
14 января:
* * *
до удара бы свалить отсюда.
сизифов труд –
катить кривое слово
и обрываться как дыханье.
до упаду бы дотанцеваться,
но только тени мертвых обнимают.
и так,
без умысла злого,
любимый тебя называет
провокатором, защищенным заранее.
а и впрямь, не пора ли мне?..
* * *
В. Б-му.
извини, что на ты. нет различий у тени и тени
ни в империи зла, ни там, где уже проходили
очищение или ... – но я бы тебя расспросила,
для чего мы тревожим в подножном болоте гущу,
чтобы сила пошла пузырями и била фонтаном -
всемогущим, ты думаешь?
там, где она горяча,
эта тухлая жижа, там выберут палача
по спирали, - а я за тобой это тесто месила,
не считая обманом, что всех нас в итоге имеют
бог и дьявол равнО, да и тот, кого мы истуканом
возведем. ну а в том, что придет, усомниться – не мне ли?
вообще-то уже все равно мне и это, и то:
не успеть ведь хотя бы прочувствовать, что мы вкушали
в прошлой жизни, - и в ней копошиться на память со вшами
заподло, - и под коркой да с горкой уже налито
в этой жизни, которой не помню на вкус и наощупь,
и на цвет: черно-белой казалась. - казалось, так проще
различить и наметить, поскольку на солнце ослеп
даже хлеб, где – не чокаясь - нас из предбанника в хлев
проведут под узцы.
мы так близко уже, что пора
запирать номера,
забирать номера,
набирать номера
на прощанье с любимыми – если остались.
вот мой
напоследок меня обвиняет, что я – провокатор,
защищенный заведомо. что-то разлажено в картах,
раз куда ни смотри, а приводит с конвоем домой.
извини, что я снова об этом, но как совместить
то, что мы на свободе, а рядом они - за решеткой
и под током - им зубы раскалывают, - о погоде
нам с тобой говорить? под конвульсии электрошока,
под вчерашний лосось и под водочку - да по морде
нам, володя. в мозгу не уляжется вроде,
маслом вниз: пригибаясь все ниже к земле, незаметно
совпадешь с ней, но всуе - кого призывая к ответу?
постепенно сливаясь с природой и тенью от солнца,
я простила - и стало светло, но имею ли право
за других всепрощать? мне-то было тепло и бессонно
не от пыток российских, вселенских, когда ты, затравлен,
озирался впотьмах, - так скажи, что увидел ты там,
и о чем я раскаюсь в агонии, что не сказала,
пока можно еще, устремляясь за Ним по пятам,
и по шпалам транзитки уже отходя от вокзала?..
в одиночке нет выхода. и собеседника нет,
не бывает, а в зеркале - машут руками о помощи,
что конечная станция (или кольцо?), а за ней
отверзается нечто, пронзающе и беспокояще,
и что честь велика нам оказана – будут сажать
нас чеченцы подальше от двери, - ведь нам уезжать,
разумеется, порознь, сливаясь последним дыханьем,
может быть, со стихами, но точно уже – с полыханьем.
15 января:
* * *
Петру Ткаличу.
лед – он растает вместе с отраженьем
небес – уплывших, а сейчас -
застывших
лицА необщим выраженьем
у вновьприбывших.
все замерло во мне. и зимний лес
не колыхнется под моим дыханьем.
и только крыльев запоздалый плеск
мелькнет, стихая.
* * *
я могу опасаться лишь одного – что вся
не умру. что игру
не прервать, и по кругу
заведут на цепи не туда, - что выдам тебя
ненароком, друг мой и брат, в этом слове высоком.
от меня лупит током, держись подальше небес
между западом и востоком, - и выйдешь чище
один,
без меня, без, -
на общее пепелище.
* * *
под каким углом с неба упасть орлу?
камнем на шее бога, когда
не хватает веревки для вздоха.
к слову, к случаю и к столу,
когда утечет вода,
иссякнет эпоха.
вызвать обвал,
залить войну
и, у меня в плену,
где ты еще не бывал,
со мною пойти ко дну.
* * *
ну что, любимый? я еще не вся
обожжена тобой. еще осталось.
а то, что не так мягко стлалась
и низко, – головою вниз вися,
не так сподручно по движенью брови
догадываться о любви.
и мы, повязанные кровью,
затопим две страны в крови.
одна проскальзывает между ног –
лови ее за черенок,
другая в рабстве испокон веков
не рвется птицей из оков.
и стонут обе, и в твоих руках -
всего лишь прах.
* * *
в анабиозе мне легко дожить:
учусь у леса,
чуть обмакнув колени в снегопад,
по локти в небе, - не воскресла,
но просочилась невпопад
лучом тревожным – и погасла,
и смысла не было во мне:
так любит женщина напрасно
в звенящей смертью тишине.