Еще иногда добавляют - Магарик-старший, потому что и сын его, Алексей, - автор стихов и песен.
Начать, может быть, с младшего?.. Его трагедия перевернула жизнь всей семьи. Когда отец уже переехал в Израиль, Алексей отказался - и отмахнулся шутливо:
- Ты все преувеличиваешь, фантазер, ничего со мной в Москве не случится!
...Он был одним из первых преподавателей иврита в России, и когда выпустили наконец из застенков Щаранского, то посадили Магарика-младшего, подсунув наркотик. Пришлось Алексею, как сказал он в своих ироничных стихах, с бывшей родиной расплатиться
...и три узаконенных года,
как некий домашний обед,
с простыми людьми из народа
готовить отважный побег.
Но папа мой скажет ООНу,
попробуй ему запрети,
что пятую нашу колонну
опасно держать взаперти...
- Три страшных года вызволяли его из тюрьмы. УАлеши исполосованы вены в знак протеста против сокамерников-уголовников и надзирателей, а Володя -прошел полмира с демонстрациями в защиту стойкого парня; встречался с Тэтчер и Рейганом, Кеннеди и ...
Начать, может быть, с биографии самого Володи Магарика?..
- Я родился в Москве на Арбате, а после поступления в школу несколько лет
Что стоит за скупостью строк? Изначальная безотцовщина. Детдомовские переезды вслед за мамой-врачом. Конечно, война... Неостепененный характер мальчишки-ученого, - рыжего и смешливого, невысокого ростом, веснушчатого, вдумчивого и бесконечно доброго. Тогда стихов еще не было: он жил математикой. Сочинять стал лишь после шестидесяти.
В СТАРЫЕ ГОДЫ
когда-то в старые годы
докладывали деды
о переменах погоды
со вторников на среды,
ссылаясь на поясницу,
на лампы линейной копоть,
а лбов и ладоней корица
олицетворяла опыт.
Рыгали зелёным луком,
мохнатили брови-перья,
и дождь бежал переулком,
святой умиляясь вере.
Сложив под навесом грабли,
пока закипали тучи,
под кров заходили бабы,
а к ним мужичьё покруче.
А после небо яснело,
как нянька над спящим дитятей.
Пеклось на укладках сено.
Под проймой зудело платье.
(Из Одиннадцатого сборника стихотворений Владимира Магарика, посвященного Осе "Осу", Иерусалим, 1997.
NB
. Ос был юным поэтом из нашего объединения, наполовину состоявшего из жителей Лифты, заброшенной арабской деревни, где варили траву и группками умирали упущенные родителями и государством Израиль подростки, вывезенные силком из СНГ. Ос гонял старого деда за пивом и кутил с композиторами и поэтами-сверстниками, но был добр, талантлив и весел, - все до поры.Таковы были наши реалии).
Володя рассказывает о своем возвращении к Обетованной Земле и переходе к поэзии:
- ...На
Западе я продолжал заниматься примерно тем же. Несколько месяцев я жил в Англии
и несколько лет - в Америке.
Я попал в Иерусалимское ЛИТО Ларисы Володимеровой не помню как, - значит,
случайно. Мне очень повезло, так как там тогда собрались люди в общем
молодые, резкие и одарённые (что много говорит о менторе), и они не давали
рассказывать, как солнце встало.
Таким образом, литературная биография у меня отсутствует. Но жанр есть, это
стихи и сказки для детей и подростков.
МЫС "ДРАКОНОВ ЗУБ"
(маленькая поэма)
1.
Чур-чур меня! Отбеги, Водяной!
Не рыба я, не глотаю ил,
не селезень, оттого бескрыл, -
есмь я человек, почти перегной.
С утра на мысе "Драконов Зуб"
заходится Водяной. Хребтин
бока белы. Округлён и глуп,
на них подпрыгивает дельфин.
Он радостью оглушён. Его
понятия - песок да соль.
Наученный кивать головой,
он смешон и величествен, как король.
А я понимаю так: Бог
един, как в обрубке един перст.
Подобно Ему, один-одинок
посреди двора с клюкой перс.
По краям двора теплокож лопух;
два стежка сошлись, объединены
муравой и пылью; двор глух
ко всему, кроме щёлканья тишины.
Но далёк я от этого от всего.
Там - лежит, лесист и корьём груб,
континент. А тут замигал совой
огнебог на мысе "Драконов Зуб".
Наверху опять возникает гром,
предваряя холод и ливнепад,
говоря не то, не в тон, не в такт
Водяному и даже серафу, потом
снисходя до дельфина. Тот, округлив
смешной, удивлённый явлением глаз,
(дельфин - неверующий и див
не чтит) выходит из вод анфас.
2.
В разлапистый полдень дракон-океан
разлёгся, подобно Жан-Жаку, в тени
дубравы. Кивок: "Я был пьян,
горяч, пожалуйста, извини!"
Зато под вечер дракон свиреп.
Нет мнимости. Плавится, как руда,
под солнцем, которое жарче рта
дьявола. Океан - вертеп
со стёкол битьём. Океан - орда
голов, грив, в наготе ног;
визг у виска пьянит; - и всё
Господь на три рукава рассёк:
один из них обтекает Норд.
Но в полночь, в тот самый астральный миг,
когда солнце - оттуда, а здесь - луна
встречаются взглядами напрямик, -
океан успокаивается до дна,
как блюдо студня. Его планктон,
его течения и киты
от миллиграммов до мегатонн
висят видениями наготы.
Басят берега. Никто и ничто,
буквально, ни прототоп, ни чёрт,
ни даже Тот, который бок
подставил копьям - ему не бог.
3.
Треугольником прикрывая срам,
(я боюсь дурной своей наготы)
вырезываюсь, темнолицый, из рам
на моление у ключа. Кусты
в шевелении утра. Сестру-зарю
не вижу, она с другой стороны
мохнатой моей горы. Говорю
"Господь!" бессловесно. И как бороны
зубья зыбь колеблят, - слог
колышит, обозначая, куст,
и даже подпрыгивает стог,
услыша "можно" моих уст.
Указуя словом саму смерть,
я - жив и шагаю бычком, пока
не упал. Она - при живом неть -
подкалывает копьём бока,
чтоб помнилось, что она - не нуля
раздутое до кружка ничто.
Неживое - это зима, земля,
а если цифирью - из ста сто.
Поэтому-то хожу учу
с примеров таких, мой дед,
как зажигать по себе свечу
за час, но не за десяток лет,
как Богу вязки моей нить
вручить одним шевелением губ,
и, наконец, дать смыть
тело с мыса "Драконов Зуб".
Володя написал несколько миниатюрных поэм, и не только, конечно, для маленьких, хотя свои сказки проверял чаще всего на внуках, пока подрастали, и радовался восприятию.
У меня нет набранных самых лучших его стихов (а главные книжки пропали), потому что Володя всегда откладывал "себя" на потом, жил другими - и математикой. И только теперь, после нескольких лет химиотерапии, начал присылать постепенно подгоняемые в компьютер строки. Потому настоящее исследование о поэзии и прозе В.Магарика - впереди, а сейчас я знакомлю читателя поверхностно с его необычным творчеством.
Посмотрите, какие странные, небывалые это стихи! Мне не хочется их прерывать.
(Из Семнадцатого сборника стихотворений Владимира Магарика "Патефон",
Иерусалим, 1997):
* * *
Вот вам улица, доходящая
в обмороках до лица и до вздрога.
Нежная девушка, дашь, а? дашь, а?
Кинься с балкона головоного
к такому-то, кто, шелудив от простоя,
подхватывает и, нарочито
урча изречимое и простое,
вычитывает её, вычитывает.
* * *
Как будто меня обхватили дети.
Как будто выдавили мне душу.
Как будто сцапали и забыли
малька в колодезной брусогнили.
Как будто я патефон слушаю
на том свете, на том свете.
* * *
Танцует талии колечко
осою на оси игольной.
Танцуют ромбики и плечики,
отчёркнуто остроугольны.
Перегибаясь каплей в талии,
колеблет локоть капельдинер.
Ступеньки с ропотом привстали.
Фонарь осклабился гардине.
Чёрт обозначился на шпиле
чертою рта официозной.
Хлыстом пальнули по кобыле,
перебивая хруст морозный.
* * *
Не останавливаться,
крича
перед истошным и
высоченным.
Возлюбленный мой настоен, как
чай,
источен
лицом и тёмен
членом.
Привести я хочу как можно больше стихов, потому что печатались они разве что в альманахах десятилетней давности, составленных самим Володей, давшим дорогу и многим нашим друзьям. В их числе очень талантливый Арье Ротман, и москвичи-постсмогисты Ирина Ермакова, великолепный Сергей Касьянов; скандальный, но одаренный Алексмух, подававшая надежды Евгения Завельская, и многие другие. И название альманаха "Талитакуми" было предложено впервые именно Володей Магариком, и сама идея сборников принадлежала ему, поставившему дома станок для резки бумаги, наладившего издательские программы, прочитывавшего сотни рукописей.
(Из Одиннадцатого сборника стихотворений Владимира Магарика, "Поэзия - Пума", Иерусалим, 1997, Осе "Осу"). Отрывки
из "НЕДАЛЕКО, НА ПОЛЯНЕ"
Я помню, как я изловил крота.
Потом он в землю вошёл, как нож.
Мальчишки, такая у них мечта -
держать на ладонях живую дрожь.
Из "НИКОГДА БОЛЬШЕ"
Стороной, где даже тень - вещество,
надо участь делить чужую, учась
отзываться, как ветру - ветлы ствол,
или колоколу - пожарная часть.
МЕНТОР
"Не верится мне в сон-чох", -
так говорил, учён,
мой ментор, успокоитель пчёл,
а он через это прошёл.
А сам он, с голубизной век
и теснотою губ,
наверное, был не вполне человек
и никому не люб.
Однажды вечером в уголке
бесед
я задал вопрос,
почему не попятно бежать реке