Не взялась бы за описание поездки в Иерусалим после шести лет отсутствия, как не вела сознательно израильских дневников, - если б не встал на моем вечере в Общинном доме Евгений Минин и не произнес: "А писатели мне сказали: не ходи на концерт Володимеровой, она антисемитка!"
     Сведения счетов тут нет: большинство из нас привыкло быть не только пушечным мясом - по прихоти сменных правительств, но и "русскими свиньями" в автобусах и на улице. Не дождешься и благодарности: так поругивают М. Дорфмана, столько сделавшего в "Русских пантерах" для репатриантов и прошедшего войны Израиля... Как недавно невнятно писал О.Вулф, сочтемся процентами крови, - а у меня ее - три несогласных, так что чужая среди своих я изначально. Коротка наша память, друзья!

     Нет, я не воевала, - но и в Нидерландах в единственном числе пишу на русском и переводном о героической нашей стране, что законно считаю своей. Не зря Леня Рудин меня защищал перед Мининым: это он вытаскивал Володимерову в Израиль после полутора лет отказа, придумывая мифических тетушек и присылая вызовы, перехватываемые КГБ. - Мы теперь все это опустим, потому что - сказано на концерте, с благодарностью Илану Риссу, и дано интервью "Вестям", где когда-то я долго работала, - взятое Беллой Гольдштейн, приятельницей и куклоделом еще питерским, откуда мы вместе с ней и художницей, ее дочкой Шломит рвались на свободу, к войне.
     А мои фотографии для газеты, здесь размещенные, делал джазовый пианист-интеллектуал Эдуард Рот.

      Что увидела я до концерта? Как передать странное ощущение, что все свое и родное, знаешь здесь каждую трещину, а все-таки - новая встреча?.. Израиль, пыльный и приглушенно сияющий в октябре без дождя и в ноябре - изумительный после первых вкрадчивых капель; все эти многократно описанные в собственных книжках ландшафты, оставленные на поле боя по склонам машины, небывалые нигде больше в мире люди - настороженные не по отношению к Вам, как в равнодушной Европе-Америке, - но всего лишь к теракту. Им кажется, как прежде и мне, что весь мир занят их жизнью, - а в Нидерландах месяцами можно не слышать упоминания этой страны; здание первой исламской школы взорвали здесь только сегодня. И еще шесть лет назад в серьезном предвыборном зале голосовали, "должна ли Голландия поставлять оружие в Израиль", - тогда 76% присутствующих ответили - "нет". Что толкнуло меня: за работу.
     Перескакивая, повторю изложенное в интервью: Европа в чадре - проарабская, виноват в том - Израиль, и пока после теракта на экране ТВ педантично будут сгребать обломки дома хозяина вместо того, чтобы уничтожить родню убийцы во всех поколениях, а заодно стереть с лица земли хотя бы селение полностью, - все будет выглядеть так, что Израиль рабски доволен.

     Я советовала своему другу - тоже по Питеру - Марку Котлярскому, пресс-секретарю Либермана: займитесь рекламой хотя бы в Европе; кто-то должен разбить этот лед, показать вместо сухих цифр погибших, что еще есть родные, и раненые - слепые дети в больницах, девушки в инвалидных креслах на улицах, пошевеливающие свежесшитыми обрубками ног, - особенные глаза всех этих случайно спасенных. - Лицо Израиля. Будущее лицо Европы, чья хата все еще с краю.
     Как все это буднично: и сама я искала среди погибших отца и сына; а вот ученик мой, Илья, оказался в автобусе - и будто кто закричал у него в голове, затем была вспышка - и полнейшая тишина, только переступил он через лежащую с распахнутыми глазами женщину, на улицу вышел, а охранник кричит ему что-то и машет руками, - тогда Илья понял, что он оглох. (Тот орал: на тебе горит куртка). И друг мой Вайс когда-то был в одном из самых первых терактов у Биньян-Клаль, - те же вспышка и тишина, только красное расплывается на джинсах возле колена, - не можешь ступить. Это - будни.

     Что еще меня удивило? Сместившийся на окраины развлекательный центр (рестораны и танцы), подальше от взрывов; количество великолепных дорог, возведенных стен и туннелей, развязок и новых районов, по которым возил меня лучший опять же инструктор (когда-то - и мой) по вождению, Евгений Рыклин. Поразительный по красоте и силе спальный Писгат-Зэев Мизрах. Проверка в автобусах и магазинах, не говоря о таможне Эль-Аль, - но не везде равноценная, - как это было в каждом кинотеатре Нью-Йорка еще лет пятнадцать назад.

Общий и вечный бардак: на почте не оказалось ни посылочных коробок, ни даже конвертов, факс не работал, весы врали каждый раз новое, девушки, хихикая, пили лениво свой кофе - и все это было нормально! А в четыре утра в приличных районах эти же юные жены стонали от страсти в открытые окна, перебивая муллу, потому как надеялись - спят, наконец, их соседи... Неиссякаемый юмор правительства, все-таки части народа: это же надо в центре Иерусалима додуматься проложить трамвайные рельсы... - Менять будут, поди, ежедневно.

     Не захаживали как когда-то при мне каждый день в рестораны. Не так вкусно и щедро, как нынче, было и в "Кенгуру" у Дато; а помыслить о русском кафе на Кинг Джордж 33, открытом внучкой художника Ладыженского, было совсем невозможно. (Это здесь, где жил рядышком Слава Курилов, один из героев Израиля - и мой кумир: это он три дня плыл в океане, пока не начал фосфоресцировать и отпугивать хищных рыб, - так мечтал человек сбежать из советского рабства!).
     Я скучаю по вечности Арада, Сде-Бокеру и Мертвому морю. По старой памяти езжу маршрутом Наума, хоть на полдня. Видно, отвыкла от российского хамства, занесенного в эти края: побил меня пляжным зонтиком некий грузин, да еще вызвал полицию. Думал - ола хадаша: восторженный взгляд! (Не вдаваясь в подробности - заняла утром место, возвращаюсь из моря - раскиданы вещи, а под моим тентом чужая компания; переждала я, пока купаться уйдут - и свой зонтик да тряпки перенесла на новое место, - вот там-то меня пловцы и настигли). - Все это мелочи, жизнь. (С компанией драться не будешь, и неэтично, - а все же обидно, и кровь течет из ладони... Я пошутила с доверчивыми наглецами: - У меня спид! Теперь юноша ваш обречен). - И предложила полиция мне извиниться за несодеянное - или открыть на две стороны уголовное дело. Антиреклама исправно работает, - пережила ж я "антисемитку" и трансвестита, стукачку, старуху и проч., - и противник был посрамлен, напуган, низвержен. Впредь мне, однако, урок: избегай эмигрантов последней, остатней волны. - Чего-то они ведь там ждали, что так припозднились?

     Пишущая стихи приятельница-дантист Жанна Пиковская подарила мне "цветок Гете": заживляет он лучше "матрекса", или матрицы, сменившей родной херболайф. Или даже тех душистых настоек из имбиря и этрога с добавкой листиков гата (наркотик), что продает в крытом отсеке рынка добряк йеменит-хилер. Посмотрел на меня и сказал: - Вы работаете с детьми - или сестра милосердия. - Отражение помощи беженцам, мне повезло.
     Гете о темпераментном каланхоэ писал: "Как из одного листа возникает бесчисленное количество новых побегов, так из одной постоянной любви можно черпать все новое и новое счастье". В память философа каланхоэ прозвали "деревом Гете".

     Близких повидала я в Театрон Ерушалаим на выставке Гарика Зильбермана, - кто б мог подумать, что сюда, на бордовый ковер, пустят "русских". Или что на Агриппас откроется сразу несколько наших книжных, где теперь стоят мои книги!.. Я спросила замечательного когда-то поэта Борю Камянова: - Прошло семь лет, пора выяснить отношения. Почему Вы были единственным, кто выступил против моего Института литературы, журналистики и драмы? Мы же были друзьями! Улыбающийся Боря, председатель одного из Союзов писателей, ответил: - Я был против размножения графоманов в Израиле. У меня в Союзе теперь целых 32 автора!..
     - Боря, ну что ж комментировать?..
     Тем более что рядом рассматривала картины Марина Меламед, поющая куда лучше бывшей зам-мэрши Ларисы Герштейн, - да привилегий не знавшая.

  Из Тель-Авива приехала познакомиться Анна Кацнельсон, блестевшая молодостью и красотой, обвиненная беспричинно в моих же грехах. Мы пошли в Старый Город, гадая, кто спускается перед нами в черных одеждах - арабка или монашка? Шелковый апостольник с узлом на затылке - добровольно "завязанный ум", бархатная кайма у лица, скуфия (а не куфия) и подрясник... Полустарушка в новых скользких ботинках упала, побежали ее поднимать - отвечает по-русски: матушка Надежда из Горнего. Провожали ее мы под ручки до Храма Гроба Господня, а внутрь не пошли - ждали (я - за компанию) на страшных ступенях, пока освятит колечки "спаси-сохрани" для моей русско-голландской, новорожденной и совершеннолетней теперь уже дочки. Я всегда говорила: хорошо солдатам, постояльцам дурдома и верующим, - за них думает батюшка-царь. А в Израиле нужно быть религиозной еврейкой, всё сразу, - тогда ты на месте.
     (О теракте в Тель-Авиве я случайно услышала вечером. Расстояние растяжимо; шедший в Иерусалим камикадзе был остановлен, о чем не всегда извещают по радио. Привычно спросила Аню: - А Вы где были во время?
     - Я?.. Дома.).

     Много встреч происходит случайно: вот израильский классик-гурман Миша Генделев возле Талитакуми, в голубом свитерке и подтяжке, словно удавке, - он уже передал мне свой сборник, возмужавший воинственно, из которого твердо запомнились строчки: "Да отсохни правая моя до курка!"
     Там же на следующий день - Саша Верник. И Рина Левинзон, пригревающая графоманов, на Бен-Иегуда, - обняла ее в память о Саше Воловике, моем добром друге, интеллигенте и отлетевшей душе. Как стремительно все мы уходим!

     Израиль солнцем, должно быть, и вынужденной силой воли консервирует своих долгожителей, перешагнувших небывалый рубеж, - так были просветлены отсидевшие в тюрьмах четверть века при Сталине - образцы для меня на всю жизнь: Серман-Зернова, - свои родные у каждого... Я помню столетнюю бабушку Саши Окуня, а девяностолетняя теперь его мама, ближайшая подруга моей бабушки Анны Ратнер, каждый день в шесть утра уходит в бассейн... У Машбира есть обувной магазин, - там работает девяностолетний ровесник, и свет его мысли меня поразил.
     Я жила у правозащитника и замечательного поэта Володи Магарика (пока он был в Англии), когда-то вытаскивавшего сына Алешу, преподавателя иврита и музыканта, из русских застенков, - им помогали Тэтчер и Рейган, Кеннеди и ... Побывала в Рехавии в галерее "Нора" у Дины Ханох, устроившей выставку Алешиной жены Оли Кундиной, - и там же стоит еще пара работ горячо мной любимого Окуня. К слову, сама я не знала, что галерея работает с 1942 года, и там прошло 452 вернисажа, организованных сначала матерью, а затем уже дочкой.