«Чечения будет свободной!»

 

30.09.07 г.

Хочу дать комментарий к объективному письму очевидца. В момент происходивших событий старшая дочь Сайд-Эмина Зарема, еще 16-летней девочкой спасшая ему жизнь и остановившая кровь после тяжелейшего сквозного ранения, ехала к нему на помощь, как обычно старается делать, не пропуская ни дня. Но в письме замечено правильно: чеченцы, необходимо организовать хотя бы ночные дежурства, чтобы успеть вызвать «скорую» для Ибрагимова в последний момент и не дать ему умереть! Он истощен до предела.

Для непосвященных: после 4 дней голодовки ломаются ногти и сводит конечности, после 7 – выпадают пломбы и волосы; после трех недель крошатся зубы, в воздухе веет гангреной и стоит помрачительный сладкий запах; боли в сердце и судороги по нескольку раз в день вызывают шок и лишают сознания. И вот, преодолевая все это, человек такой исключительной порядочности и воли, как Ибрагимов, встает – и идет выступать в ПАСЕ.

Я могу рассказать, о чем он думает и какой ведет образ жизни, здесь нет секрета. Сайд-Эмин лежит под большим чеченским флагом на стене, на узком диване; перед ним стоит нетронутая сутками бутылка простой воды (подать ее некому) и лежат телефоны (которыми он не пользуется, потому что бережет последние силы для своего выступления). Здесь же – распечатка требований о рассмотрении чеченского вопроса в рамках международного права: это выводы колоссальной проделанной Сайд-Эмином работы, научного труда на 70 страницах, переданных Дику Марти, чтобы облегчить ему будущий труд и призвать СЕ, Европарламент, ООН к закону и действию.

Любые упреки Ибрагимову в идеализме и дон-кихотстве несостоятельны: после месяца голодовки голова его совершенно светла, да он и всегда изъяснялся готовыми статьями, - продуманно и логично. Он принял решение – и мы должны уважать его взгляды: некорректно отговаривать человека и сбивать с выбранного им пути, даже если все мы придерживаемся иных методов. Объясняет он это просто: если даже примером бессрочной голодовки нельзя в принципе призвать организации и правительства изменить мир – то невозможно и жить, молчаливо потворствуя пыткам, похищениям людей и фашизму России.

Сын Ибрагимова провел год в Чернокозово, все соратники знакомы с оккупацией и геноцидом непонаслышке, почти у всех есть «заложники». Под взглядами этих людей мне стыдно лишь одного: того, что я – русская.

В его комнате гремит внешний ремонт, за окном, которое невозможно открыть, кричат чьи-то дети; и все время работает канал «Культура», потому что Сайд-Эмин не в состоянии слушать вечную тишину одиночества, и вообще хочет жить. Когда истеричность или гламурность незамечаемых серий достигает накала, он говорит: - Посмотрите, какая идет из Россия агрессия...

В то же время, Ибрагимов прекрасно знает о ваших письмах в поддержку, о голодовке П.Ткалича, вопросе Заура Талхигова о его самочувствии – и о поразившем нас поступке Михаила Трепашкина, который во время этапа (!) спросил, может ли он обратиться к г-ну Г.Щирмеру и властям с тем, чтобы они выполнили требования Ибрагимова и спасли жизнь Сайд-Эмина.

Раз в трое суток он смотрит чеченские сайты, но ФСБ давно трудится над его телефоном и почтой, об этом писалось... О себе он рассказывал много. О марше мира, когда они с братом, недавно убитым в Чечне, продали мебельную фабрику, чтобы кормить 180 участников акции, из которых затем осталось всего только пятеро... О том, как с Дудаевым везли флаг Ичкерии в Гаагу, прыгали с поезда, скрываясь от КГБ, но Джохар был арестован в Москве, а Сайд-Эмин, обернутый полотнищем, сумел добраться и назначить три национально значимых даты, по которым с тех пор высоко взвивается чеченское знамя... Вообще нохчи не всегда называют страну, - и я с ними говорю теперь: «дома».

Чтобы напомнить всем равнодушным, бросившим правозащитника в такую минуту, приведу рассказ нашей общей знакомой беженки, бывшей в тех же местах – в то же страшное время. Пусть чеченцы подумают: что же многих из них изменило? Не всегда оставляли своих же – в беде.

Рассказ беженки из Франции.

- Я чеченка, была свидетелем августовских коридоров. Это был 96-й год, мне исполнилось 15 лет, когда разразились события. Наша семья жила в Грозном, на 8 этаже. Начались страшные бомбежки. То, что видела я сама лично из окна нашей квартиры – это спускающихся на вертолетах летчиков, которые специально низко летали и высматривали, где есть люди, и если находили живых, то стреляли. Мы все это засняли на пленку, хотя мама боялась. Но, что странно, кассета вообще ничего не показала, эта съемка пропала. И все же я видела лично: летчики искали, вдруг кто-нибудь выглянет из окон.

Но люди боялись и выйти, и выглянуть. Мы ползком передвигались по квартире. Мирным жителям давалось на все два часа в день – чтобы могли принести воду, купить хлеба. Был такой маленький базарчик и возле нашего дома, и нужно было успеть отстоять в бесконечной очереди, а если ты не успевал – то все. Иногда нам не давали и этих двух часов. Люди не успевали, а потом уже они не понимали, откуда идет обстрел. Снайперы сидели на крышах и прямым попаданием старались уложить мирных жителей. Стреляли в людей, это все я тогда видела.

Когда объявили приказ – в 48 часов освободить от нас Грозный (а то он полностью уйдет под землю), - тогда дали нам коридоры. Меня никто никогда об этом не спрашивал, но я отлично все помню. «Красный крест» вывозил людей на маленьких грузовичках с белым флагом, и когда мы проезжали по улице, то мне все казалось таким странным! К тому времени мы уже давно не выезжали в город, и когда ехали через микрорайоны, там было пусто, все дома разрушены и сожжены, было много трупов, везде сидели снайперы (были и чеченские, и русские снайперы), и мы не знали, когда они внезапно начнут перестрелку. Под огонь попадали, конечно же, мы. Вот так выехали мы из города.

В течение 48 часов мы выбирались. Благодаря «Красному кресту» смогли доехать до микрорайона, и там был путь до Ингушетии. Двигались настолько переполненные грузовики, что люди умоляли взять их даже без багажа. Но нет, многих не брали, а нам повезло: мы все были дети, нас брали с родителями, именно как детей. И нас вывезли.

В Ингушетии положение было не лучше, чем в Чечне, в финансовом плане. «Благодаря» этой войне и материальной нужде, ингуши просили деньги с пытавшихся спастись. 200 долларов брали как взятку с тех, кому сдавали жилье, хотя все равно мы очень им благодарны: это же было спасение. Мы там находились до середины сентября, потом вернулись домой.

У нас было две квартиры. Одна двухкомнатная оказалась уже практически в нежилом состоянии, т.к. была полностью разрушена: нет балкона и стены, зимой холодно, и мы жили в другой нашей квартире, - но и там – ни отопления, ни воды, щели огромные, нет балкона, разруха. На улице мы копали глубокие ямы, пока не появится вода, и ставили качалку-насос, качали воду. Чаще она была соленая, и трудно было найти питьевую. Выстраивались огромные очереди… На 8 этаж мы относили эту воду и радовались, что была хотя бы она. Для бытовых нужд мы носили соленую.

Ни работы, конечно, нельзя было найти, ни средств. Люди жили за счет накопленного раньше, но уже несколько лет шла война, ресурсы истощились. С продуктами питания было трудно, об одежде никто и не думал. Каждый выживал, как мог. Гуманитарные организации очень сильно нам помогали. Были французские, немецкие, кого-то я не назову. «Красный крест» помогал очень сильно с продуктами, теплой одеждой, одеялами.

Мы все постоянно сидели дома. Никто не мог высунуться всю ночь до утра. Как только вечерело, куда-то стреляли, где-то бомбили, - мы никогда не знали, куда, зачем и за что, и мы не спали всю ночь. Лежали на ледяном полу, это подрывало здоровье.

Постепенно открыли школы, правда, неутепленные; все сидели в одежде, ручки не писали, были заморожены. Я начала ходить в университет, где были те же условия. Но мы учились, покупали книги и старались подобраться, приблизиться к нормальной жизни.
Часто люди рассказывают такие истории, что не понятно, как они смогли после этого выжить. Беда не проходит со временем, и наших близких она коснулась еще в первую чеченскую войну. Сестра была замужем, и у ее мужа был брат, у брата – двое детей. Маленькие, 6 и 3 года, девочка и мальчик. Они бежали от вертолета, и солдаты прямым попаданием застрелили детей. За что? Это было в 94-м году 31 декабря. Тогда война для нас только еще начиналась, не было опыта, и никто не знал, что можно от нее ждать. И вот во дворе гуляли дети, никто не боялся: просто не знали еще! И во дворе своего дома брат с сестрой были застрелены.

Тогда, 31 декабря, с мертвыми детьми выехала именно моя сестра со своим мужем. Они вывозили погибших детей – хоронить, так как отец сам был не в состоянии видеть этот кошмар. Рассчитывали выехать через центр города, но с 4 сторон зашли русские, а они попали в этот обстрел напрямую. Во время обстрела сестра лежала на мертвых детях и получила шок... Затем спрятались в бомбоубежище, и потом сестра рассказывала, что под каждым зданием в городе были бомбоубежища с водой еще с советских времен, отлично оборудованные, как будто специально. Там были бинты и медицинские принадлежности. Бомбоубежища оказались оснащены всем необходимым для первых минут трагедии. Там и укрылись с мертвыми детьми: у нас не положено бросить, не похоронив. Своих собственных детей сестра оставила дома, они были с нами. И так прожила в бомбоубежище в течение где-то недели. Навидалась ужасов: каждую минуту заскакивали раненые, заносили также убитых и оставляли ближе к двери, чтобы уходил запах. Трудно смотреть на своего любимого убитого человека и лежать с ним рядом. Тела погибших распухли, трупы замораживали на снегу, но любой может представить, каково это – провести там неделю.

Как тогда питались? – Брали воду, через носовой платок процеживали и варили на ней суп или то, что могли. Вот так продержались неделю. Ждали прохода – и вышли из города. Мы-то были помладше, и нас вывозили до событий, раньше.

ЛВ: - Помогали ли друг другу чеченцы?

- С первой войны, с 94-го года, во всем помогали. У нас всегда было принято на зиму запасаться, мы варили компоты, соленья, варенья. Много законсервированных банок, хотя никто не ожидал, что будет война. Но люди, как обычно, запасались. Шли неясные слухи, - вот и мы тоже запаслись огромным количеством сушеного мяса с солью, какой-то едой. Немного отложили денег. И во время войны (а в первую чеченскую почти у всех были заготовки на зиму) у кого-то была мука, у кого-то мясо, или соленьями делились. Весь наш дом, мы все жили за счет друг друга: кто может муку дать соседу, - у кого что есть.

Когда затянулись трагические события, дома стали практически пустыми, и мы, младшие дети, выехали за неделю до 31 декабря в село и оставались там, а родители были в Грозном, и именно они попали под бомбежки, видели взрывы и то, как вошли танки. Мама рассказывала, что танки шли со стороны аэропорта и, казалось, они никогда не закончатся, – происходило то, что мы никогда прежде не видели. Разве только на праздниках, на демонстрациях. Применялись самые страшные виды оружия – игольчатые ракеты, которые на тысячу иголок разлетаются и достигают самого сердца, если проникнут в тело. Начали сразу, как вошли со стороны аэропорта, взрывать все дома.
Родные продержались там месяц, и уже пешком или на санях им пришлось выезжать из города. Так как для нас всех это было начало войны, они были в шоке: город был полностью разрушен, не было не взорванного дома, и через центр с белым флагом шли, добрались до села и там остановились.

У кого-то еще оставались птица, корова, натуральное хозяйство. Возможно, что чеченцы сейчас и озлобились, но в первую войну с 1994 по 96-й год люди были иными, делились последним куском. Редкий случай – чтоб человек остался голодным, имея соседа! Можно было зайти в любой дом и попросить помощи. Сейчас жизнь озлобила моих соотечественников, ситуация немного изменилась, но все равно я не могу сказать, что это произошло с большей частью. Все равно остается, что было.

Произошла трагедия, оказалось подорвано здоровье, разбито будущее, изломана жизнь, как и моя личная. Все наше поколение с 15 моих лет изуродовано этой войной. Я тоже потеряла 10 самых прекрасных лет жизни. Сюда входит и утраченное, не полученное образование. Мы ведь должны потом править республикой, обязательно нужно учиться. Но Чечения исторически умеет выживать в любых условиях, и она молодеет. Мы и дома, несмотря ни на что, продолжали учиться, но часто бомбы попадали в учебное здание. До 99-о года мы все же учились, до последней возможности. Преподаватели боялись преподавать, если шли слухи о предстоящей бомбежке, и часто здание было закрыто...
Самолеты летали до 31 декабря, и мы ночью ходили в бомбоубежище, до конца не понимая опасность того, что бомба может попасть и в дом, и мы там ночевали. Даже в условиях бомбоубежища и обстрела наши преподаватели преподавали! Для того, чтобы не терять время. Я все это помню прекрасно, и сейчас своим маленьким детям даю сразу два языка – чеченский и европейский. Очень важно сохранить традиции, родную речь и культуру.

Мы обязательно вернемся. Мы всегда возвращались домой – и вернемся сейчас!

**************

...Дорогие чеченцы! Сегодня исполняется месяц голодовки С-Э. Ибрагимова. Помогите ему продержаться – физически, а не морально: его воли хватит на всех.

Колоссальная почта идет в его адрес; люди разных национальностей пишут, что не могут ни спать, ни пить, ни есть, что все мысли их – в Страсбурге. Вот характерный пример: «Насчет Сайд-Эмина – у меня сердце разрывается, Вы-то хоть смогли приехать, а я так далеко... Конечно, при всех обстоятельствах, его жизнь стоит дороже, чем это его самоистязание, ибо при жизни он светит своим личным примером Спасательства, не говоря уж о том, сколько человек ему прямо обязаны жизнью. Ушедшим – память, живущим – горение и свечение. Можно сколько угодно утешаться тем, что его смерть пробудит совесть мира, - но мне кажется, совесть мира пробуждает он своей деятельностью и жизнью, а смерть запишут себе тираны. Но может быть, я ошибаюсь? Может, в его Жертве скрыт Смысл, который еще не сразу откроется? Мы не вправе судить. Мы можем судить только себя... Каково им с Вами – русской? Наверное, так же – как евреям – с Шиндлером или любым другим немцем-праведником. Как им с Анной Политковской, Литвиненко, Аллой Дудаевой... Мне очень жаль русских, которые скоро прозреют и увидят, сколь непоправимо совершённое ими... Ибо не ведают, что творят. А прозреют – умереть захотят».

Последним пришло следующее письмо из России, подобных – десятки: «Поместите на сайте ЧП этот мой текст обращения.

ОБРАЩЕНИЕ К ГЛАВАМ ООН, ПАСЕ, ЕВРОСОЮЗА И СОВЕТА ЕВРОПЫ

Уважаемые господа!

Равнодушно наблюдая за угасанием от голода Сайд-Эмина Ибрагимова, вы демонстрируете обществу свою далекую от общечеловеческих нравственных норм сущность.

Вероятно, причиной вашего бездействия в решении проблемы Чечни является политическое давление газо-нефтяного монстра – России. Но ведь вы, главы международных организаций, облечены большей властью и правами, нежели любая богатая страна мира.

И тем не менее, вы не выполняете свои прямые должностные обязанности по обеспечению выполнения международных законов о праве народов на существование.

В связи с этим я выражаю вам свое недоверие и требую вашей отставки.

Татьяна Монахова».

До последнего времени пресса старалась не замечать ни законности требований, ни подвига Сайд-Эмина. Но общественное недовольство бездействием СМИ и властей стремительно нарастает. Сегодня запишет (не в прямом эфире) интервью радио «Свобода», а 2 октября мы с организаторами фотовыставки поставим вопрос о выполнении требований Ибрагимова в Брюссельском Европарламенте. 20 человек из этой делегации изменили маршрут и прибудут в Страсбург – поддержать выступление Ибрагимова в ПАСЕ.

Заканчивая статью, утром 30 сентября я связалась с Заремой, ночевавшей сегодня у отца. Больше туда никто не приходил. Зарема всегда говорила мне, что никогда не оставит Сайд-Эмина и будет с ним до конца. Сайд-Эмин сумел взять трубку и подтвердил, что вчера упал и ударился; об информации в сети он не знал. Я ему рассказала о письмах поддержки и акциях. Ибрагимов ответил на вопросы, первый из которых я переадресовала от Т.Монаховой: - Что Вы можете передать М.Трепашкину?

С-Э. Ибрагимов: - Благодарность – и хочу передать россиянам, что если они не будут бороться за таких людей, как Михаил Трепашкин и политзаключенные, то скоро им придется бороться за самих себя.

ЛВ: - Сможете ли Вы закончить голодовку после выступления 2 октября в ПАСЕ?

С-Э. Ибрагимов: - Это зависит от того, подготовили ли они письмо – и каким оно будет. Но если они хотят моей смерти – значит, что так тому и быть, я не прерву голодовку.

...Призываю всех, в ком теплятся совесть и здравый смысл, помочь продержаться юристу: установите дежурства; придите на митинг 2 октября в 13.15; посылайте от своего имени срочные письма прогрессивным политикам Меркель, Брауну и Саркози; обращайтесь с призывом в СЕ, ООН, Европарламент. Мы еще можем быть услышанными – и спасти национального героя Чечни, С-Э. Ибрагимова. Чечения будет свободной!