(Эта подборка постоянно пополняется!)
ВИРТУАЛЬНЫЙ РЕАЛ. ЭРОТИЧЕСКИЕ И ФИЛОСОФСКИЕ СТИХИ
12 июля 2005, Амстердам:
***
отодвигая тело, напрямик
общаться. но зачем же это чудо
колодезное, где зрачок приник
и наисходе пьет нас ниоткуда?
на острие угольного ушка
так серебрится боль исподтишка,
что мне мешает взгляд остановить.
собака тоже смотрит закадычно -
но, как слепых, внимание с поличным
нас выдает - и снова тянет пить, -
лежать
растерзанной тобой в избытке.
но, собирая бусинки по нитке,
лишь охлаждаю наши души в пытке.
***
ты на хрусталике завис
и капнешь солнцем.
слюда вокзала, не сюда бежать,
у данта
мы - вечный вихрь ван гога,
вОрон соткан
из бриллианта тьмы:
невероятно
не встретиться, - уже
не разминуться.
так линии судьбы без нас
сомкнутся.
мой рот наполнен речью о тебе.
***
лепетать в твоих ладонях.
ветер долу ветку клонит,
бестолковая возня.
высоко ты взял меня,
как во рту протяжно слово
злого умысла, с огня
не сгоняй полуживого
необъезжена коня.
***
открывшись темному лучу – смолчу.
я так хочу навстречу поцелую!
губами отраженными смочу
то слово, что, таясь и не ревнуя,
всё по судьбе воинственной влачу.
так лютик едкий в ожиданье солнца
увял навеки тем, зачем был соткан.
***
испытать на губах твою соль,
шелк и бархат струящейся кожи.
мы похожи с тобою до капли, -
затихая, а всё же заплакали,
вот, изволь. в изголовье круги
поцелуя по нарастающей.
это та еще стая?.. подтаявший
снег летит с наших крыльев сквозных.
***
слеза огня слизала этот блеск,
весомей слОва осторожный всплеск
душИ у горла, страсти в кулаке,
разжатом песней ветра, налегке
текущего по миру с «посошком»,
как я - исподтишка, пешком.
***
о часовщик мой, временщик,
приник
к замочной скважине
чужой любви бумажной
бездонный мой двойник.
.........................
капает за воротник
так протяжно
чужое время.
***
гроза! кричат лягушки, кавардак.
так пузырятся поцелуи гневно,
пока не приструнишь себя, и так
бежишь от смерти, а идешь – за нею.
ну что б ни полюбил, - в пыли валял
расхожий и проезжий идеал,
из одеял вываливая розы
и без наркоза разливая прозу,
как материал. знакома поза: яду!
но что же делать, если эта жизнь
двоится жалом и бежит себя,
на отраженье натыкаясь взглядом?
и, чтоб воскреснуть, нужно умереть.
***
мои друзья, вы сладко предаете
самих себя, поскольку нет меня,
и пыльный луч сквозит на переплете
не причиняющего боль огня.
(NB: нет возможности искусственно отделять эротические стихи от философских, - буду ставить подряд, по написании. Для справки: все эротические – ответ мужчине-поэту, заготовка для общей мерцающей книжки).
= = = = =
(памяти друга).
свою
свечу задую - и сначала
отлистывать, перебирая губы
антверпенской лошадки. укачала.
недожевала мостовую, грубый
помол реки. а ближе баден, слижет
огонь с ладони - и судьба погаснет,
ищи в аллее, достоевский – ниже*
тургенева, а не с жуковским разве?
и для чего наполовину турок,
иль, скажем, пушкин в русской речи тоньше
себя со мной? термальных вод сутулых
и минерального дыханья тонет,
а век стоит, помечен агасфером.
что там, канада? прерии собачек
на задних лапках? звероферма, зверо-
сама, - тебя вот-вот переиначат,
чернильный ливень высушит страницу.
хватило памяти - нет и недели.
тебе без гроба нынче плохо спится, -
так мы и порознь не хотели – в теле!
- а всё дрожишь.
* имелись в виду русские адреса и аллея в Бадене, но параллель - независимо от меня - протянулась к открытию памятника Пушкину в Москве в 1880, когда Достоевский «заплакал и категорически заявил, что не сядет н и ж е Тургенева».
= = = =
(Были написаны циклы стихов политзаключенным - А.Пичугину и С.Бахминой, поставлены по отдельному линку http://volodimerova.dinky.net/cikl_stikhov_a_pichuginu.htm ).
= = = =
3 августа 2005:
***
мышь сна
вздохнула. память
тишины
прерывиста, как поступью хромого
прошитый лист, когда ты хочешь снова
перевернуть страницу наизусть
и видеть
те же сны. а я боюсь
не встретить
никого земного.
***
своей ненужностью - уж и кичиться грех,
что - ото всех? и от себя, убогой,
выходишь на широкую дорогу,
где неуспех прижизнен и согрет
попутным солнцем от порога,
как в чашке зимнее вино,
когда
бокала нет в избушке, -
дворняга отлакала из чекушки,
зато из рук, и спит себе, оно.
***
малиновый звон
пригорка того придорожного, пыльного,
на память взбирающегося, исколовшего руки
зрелыми запахами родины и неразлуки,
и над собакой проезжей - камня могильного,
и спелой ягодой, в вереске затерявшейся: - тебя я не звал.
слизывает с ладони
пересечения наши на местности перевернутой
вверх детством и юностью,
под мост - водопадом,
где медведица ищет первенца
утром - в зарослях, ночью – в отражении звездном,
куда не бывает поздно вернуться, и когда уже некуда деться,
да и не надо -
задохнувшись там же,
на вечную память,
ветром карельским морозным.
***
завтра – лучше не будет,
и быть априори не может,
придав искусственное дыхание
любви и стиху, -
даже если меня не стреножит
на полном скаку,
то никогда мне не выйти в люди –
и не приблизиться к тебе, боже.
а все же,
потрепыхавшись серебряной рыбкой
в тяжелых ладонях,
я знаю:
здесь – не догонят.
***
тень отвлеклась и отлетела
от тела: а бессмертник пахнет?
- спросить хотела у кого,
да только видели его.
***
бездари бездарево, неуместное, пресмыкаться.
а нам – воскреснуть, не пререкаясь дальше.
нет фальши в дыхании, протянувшемся от звезды
до звезды, чьи лучи не видны,
и не подкожные даже.
та же
стезя –
волочить свое распотрошенное тело
по небу, где ты говоришь: - нет нельзя,
раз хотела!
и я отчаянно - отвечаю.
для того и взлетела.
***
догоняй меня, алмаз,
льющийся из теплых глаз!
где ты спрятал землянику
в этой хвое расписной?
не к земле же я приникну!
я привыкну под блесной.
потянусь через волну –
а вильнула в камыши,
не оставь меня одну.
затаился. не дыши.
опиши мою вину,
заточив карандаши.
***
мыть голову с мылом в реке или озере,
потрескивать щелочью, разгоняя мальков любознательных, -
по рильке, вода подвешена
над дном; а возле
поверхности – видимо, женщина.
а невидимо – та же вода пронизана солнцем угрюмым,
потому что назад нельзя
оттуда, где будем к утру мы.
***
мои волосы цвЕта осеннего леса
взлетают со стаей ворон к облакам заблудившимся.
эхо из подземелья глухого лета
с четырех сторон уводит туда, где мы пишемся
со строчной, и к каблукам пристали береговые водоросли –
уже там неразборчиво, голос ли
и костер ли в бору у воды,
и есть ли на той высоте, на память звездЫ, следы.
***
перегони мне к берегу эту душу,
захлебнувшуюся воздухом и опять отошедшую, как при рождении,
в воду и кровь.
я ее прутиком трону,
и кислота муравьиная растечется кругами,
как на память - любовь.
но введя тебя подкожно и внутривенно,
мысленно и – куда же я дену
эту реку, и руку бьющую,
когда наказание любящим -
это вечный вихрь одинокого данта.
так за что же мне дан ты
в лесной тишине постраничной!
***
гузка женского развала,
резвый пестик комариный,
конский волос от души
залетевшей в поднебесье –
а знавала, распиши
поименно эти веси
теми выбросами лжи,
где ты фальши не известен,
где ты - дальше проложи.
а бывает это ближе?
где тебя уже не вижу,
там сливались голоса
в устоявшие леса?
где тропинкой вьется к дому
меж стволов дымок, истому
возводя в закон дождя, -
косо в небо выходя,
в жизнь
обрушившись.
***
вот, говорят, что ты в песке закопан
ерусалимском, - а тебя я вижу,
как никогда -
и в будущем году!
я раньше шла – теперь перелетаю,
а не иду на поводу октавы, -
она мала, и мы не на виду.
а жить нельзя вполсилы и рассеяв
сквозное невниманье, знать – отсутствие,
когда мы сконцентрированы в слове
и нету нас по сути:
на пути
себя не встретить, истину – найти.
***
эти три поколения, а смутно - даже четыре,
любят меня по ночам - их мужчины, их женщины и их собаки,
живые и мертвые, ставят меня на колени,
попеременно и вместе, отталкивающие в атаке
нелобовой, захлебнувшейся хлороформом, -
а потому и покорной. но от наслаждения власти –
спаси меня, боже, все же вытряхнувший из страсти
меня без души и кожи.
***
Ab ovo.
последним было слово. там, в конце -
начало. было слово об отце -
и сыне: истина – в яйце,
чтоб умирать и возрождаться снова,
немая – обретешь язык, -
он в смертный час, душа моя, возник,
твой стон вбирая за основу.
взимая молчаливый крик.
***
под легкостью веков подледной,
залетный ветер заглушая,
любовь становится бесплотной,
душа сторонится, меньшая
сестрица тени незаметной,
не солнца, но истомы летней
и всплеска птиц над головой,
шугой проросших в полдень твой.
4 августа:
***
река бежала и застыла на ходу –
и я сюда, и я сюда иду,
и ясен мне, течением размыт,
мой отраженный, мной испитый вид.
от боли пьяная, не нахожу я зла
в груди, пронзенной искрами страданья:
здесь у меня последнее свиданье
с любовью, несвершившейся дотла.
ну что сказать ей напоследок? надо
нам и над нами посмеяться, крошка!
мы свечку ставим, но не точку: рада
отсрочке ты, бессмертная душа?
тогда хоть помолчи со мной немножко –
не открывая глаз и не дыша.
***
там, гдЕ ты раздвоен, как змеиное жало, и жалок
этот вид протяженный и новичка испугавший, -
бог велел мне остаться навеки, а я бы бежала,
не смешав с черноземом облака невысокие наши.
поедая мясное, фыркая грязью и слизью,
это жизнью назвав, дарованной еженощно,
я бы перевернула нас вниз головою и высью,
если б ты не заглядывал на огонек этот, отче.
но тебе там видней, разбросавшему тучи нахмуренно, -
чтобы было наплевано и накурено в горнице,
и святая угодница не понимала, кто гонится
за ней, потрясая размалеванной твердью намоленной.
16 августа 2005:
***
«целуешь всю», на расстоянье океана –
и под водой, где без обмана
по памяти рябит от глаз,
и пузырьками поцелуя
мы, не таясь и не ревнуя,
глядимся тем, что после нас.
17 августа:
***
все равно снег пойдет снизу вверх, обтекая луну.
неуютно одной возвращаться ко дну, где одну
размешают со всеми - и выдадут каплей ребенку.
молча выдует ветер пустую мою похоронку.
безымянен, как мастер, - безлик в одиночестве бог.
тэтрис прозы - и нерукотворных стихов слепота,
вот игрушки его от страданий моих и оков, -
но как страшно ему самому – мой отец-сирота
там, где меркнет последняя, общая наша черта!
***
песок струится и щекочет,
шуршит и знать меня не хочет,
и только ночью, отсырев,
он прекращает бег и рев.
цветок, растоптанный пьянчужкой
в любовном танце перекрестном –
как пеной вынесшую кружку,
разглядывать неинтересно.
прибоем выброшенный остов -
пичужку, чушку, кочерыжку,
моих смятений бедный остров
и девочку вдали, вприпрыжку.
20 августа:
***
1.
дурная бесконечность сонной жизни,
когда не помнишь вечером, что утром.
полынным снегом вытерта душа,
мужчина пришлый на груди клокочет,
весь очень занят тем, что неспеша
он больше знать меня не хочет.
2.
рябит рекой и солнцем в камышах
и всплескивает радужное тело
тягучей музыкой в ушах,
чтоб я его попробовать хотела
по памяти и так, через плечо,
пока еще от взгляда горячо.
3.
дУши дождем проливаются и на ветвях застревают;
снежным дыханьем исходят и крошевом звездным.
наст ноздреватый и лобный нас призывает
уткнуться, не видеть: всё нам,
еле живая,
поздно.
***
я ищу в тебе свое отражение -
легкое жжение и покалывание душИ -
но ты не спеши
списывать мои стихи
и выражение
необщее не лицА
(со спины
удаляющейся и расстрельной
мы дальше и дольше видны).
***
гризетка, лоретка, кокотка -
по нарастающей опускаясь,
будто подводная лодка
заикаясь об этот кариес
отвесных скал и уключин
под улюлюканье рыб:
как мне лучше
сдвинуть крышу – открыв
лоб и глаза?
или нет, все равно у зизи и заза
вгзляд колючей
перистой тучи.
***
твой зоркий глаз меня влечет и дразнит.
о, разве этот праздник нам в толпе
не скрыть и от себя самих, - приязни
не удержав?..
я плачу о тебе,
по
памяти любовь изжив за нас,
отцеловав и в профиль, и анфас
между страниц, как мотылька в пыльце –
с иглы взлетая, тлея
на конце.
***
в глубине
твой розовый глазок
надышал движок,
кружок прожег,
наизнанку вывернув душонку.
ах, немилый! ох, наискосок,
ой, пощады,
выплюнь волосок,
эх, не надо.
ай, - но ух, как звонко!
***
в земле еще прочней, чем над землей,
в твоих руках летать и отражаться.
когда змея нацеленного взгляда
улыбкой шевельнет – уж не со мной
ты обернешься, томная прохлада,
взиравшая при жизни кровожадно, -
теперь уже теплей меня самой.
***
пока другие чистят амуницию,
не из колодца поднимусь напиться я
хрустальных звезд и лычек прописных,
но в каменном мешке моя милиция
убережет, как в раме, эти лица, и
дотянет небо до чужой весны!
***
(колыбельная арестанту).
спи, мой милый, кандалы
станут сильному малы,
вены вздулись под мишенью
в наши пятые углы.
крыса рыщет, каплет кровь,
воздух приторный сочится,
говорит – не прекословь,
бережет тебя милиция,
вымерзает таракан -
пролетарий разных стран,
это розно мы с дозором
опрокинули стакан, -
мы к тебе идем с позором,
где нам всё по барабан.
за свободу на стене
распласталась тень, как эхо
Человека: это - мне
счастья, радости, успеха.
21 августа:
***
возьми меня в свою семью, ворона.
там круговая оборона, ровно
поделенный на всех косяк,
я у тебя в гостях, но вот верона,
убиты те, и эти голосят:
семья воронья – на троих; с одышкой
моей через окно, несет излишки
любви и шума, это дух святой
сквозь бусину выглядывает - книжки
прослушивает, меря высотой.
***
метрика секса и удары в сердце стиха.
дождь разгорается, что ж ему не пропечатать.
три вороны повыцвели, скошены из-за стекла
или смерти, - уже побежала наискосок и стекла,
да зацепилась о край жизни початый,
об угол любви непроложенной, сторожевой,
восходящей к закату ягодой дрожжевой.
***
по венам винным и цветочным
струится жизнь дождем проточным,
вздыхая краешком любви,
повинну голову таская,
лаская музыку в крови,
оброненную мимоходом
одним завистливым народом,
другим разумным и сквозным,
и третьим, - разминулась с ним.
одною родинкою дымной,
другой землей пересеченной,
на местности удобней бить,
чем слету - и любить, и пить, -
не промахнешься. помоги мне.
я снова стану той девчонкой,
а то уж некуда ступить.
***
прощай, последнее! под ваше улю-лю,
под птичьи трели, нерасслышанные вовсе,
«люблю» вздыхает прелью, - веселю
тебя слезами ясными, как осень.
протянешь руку – камень тут как тут,
молвы броженье, отторженье плоти,
скрещенье душ, но за одной – идут,
оттуда, где уже другой найдете.
23 августа:
***
головой кудлатой свешусь я с подножки,
причешу булыжник и родные стежки,
размечу сугроба крошево воскресное –
ты моя хорошая, пьяная, небесная.
как вечор катались, дымом коромысло,
под елагин лазали, стерта полость лисья,
опрокинут стопкой семисвечник памяти –
ванька-встанька, ну-ка, на себя восстаньте!
по острогам парни те затерялись нежные -
ты моя, затянемте, музыка нездешняя,
оборви о проволоку задранную юбку,
перешли почтовую мертвую голубку!
***
я беременна светом, а цвет –
несущественнен, милостью
супрематиста*, - вослед
улыбаюсь воинственным:
есть у музыки эхо,
у добра – та же злость,
где – знак минуса – от успеха
кружИтся, обглодана, кость.
(*супрематизм, по малевичу, главенство цвета).
***
«Мне жизнь глядит в глаза и пятится от страха...»
Верхарн (Волошин).
1.
непорочное зачатие от вибратора
не точно что без греха, но прочно наощупь, -
вдохновение нелюбви, где все мы братья,
и нет обратно пути, где полощут
имя твое, лузгая семечки в клубе сельском,
запивая сельтерской,
плотской,
постельской, -
на пастель облаков променяю последнее
исподнее, но туда доползу по следу я
этой плоской луны, по запаху медуницы
тЕла, пустого от счастья, которое снится.
2.
всё он любит с прохладцей и смотрит через плечо,
наизнанку вывернув душу и лоно,
перегнув меня, никакую, с и полупоклона
окуная туда, где от музыки горячо,
и когда, поднимаясь, опускаешься, -
и наоборот,
как в «комедии» данта, где пока еще
в оборот
не взяли, душонку зажав уже в кулаке,
и разглядывая, от последнего пристально
невдалеке.
3.
мы с мыслью коротали век
наедине при всех,
какой-то человек прошел,
не обернувшись, рядом,
и взглядом окатил - и смех
и слезы, камнепадом.
.................
гармония и хаос смерти, там - и здесь.
одним светло; другим уже – ни зги.
зигзаги молний, весточка - и весть,
а на воде молчания круги.