СТИХИ

СТИХИ
2004

Стихи, написанные утром 10 января 2004 года, в Амстердаме (мой декаданс):

Как жила я без тебя?

Тихо по воду ходила,

Золотую рыбь удила,

Сигаретой душу жгла,

Рябь смывала с небосвода.

Больше я тебе не буду

Эти слезы причитать.

Смерть поспешна и смешлива

От восхода - до прилива,

А едва налево глянул –

Я, запретная черта.

я столько лет ищу тебя,

но виртуальная страница,

скользя по небу, сторонится

меня, как будто простыня

сползает, обнажая лица

не те. в последней правоте

к тебе протягивая руки,

я надломилась от разлуки

и угасаю в пустоте.

как без тебя мне дальше жить,

скажи, - ты все познал и помнишь.

не выплывать, когда ты тонешь,

запястья – нет, не бинтовать,

и узнавать тебя на шорох,

и озираться, и дрожать

на привкус леденцовый смерти?

а этот жар – когда в конверте

я стершиеся письмена

найду украдкой и целую?

во скольких лицах ты? одна

я век влачу и торжествую:

так на миру и жизнь красна.

почему ты не смотришь в глаза

никогда, - потому что, зачем

это мертвому, чтоб обещаньям

твоя дурочка верила? мне

и сказать что тебе? мы – мещане,

переспим эту жизнь в стороне.

пахнет сексом, как гречневой кашей,

добродетель скучна, и порок

скучен стадно, и привязи нашей

запасаемся, нищие, впрок.

Вода качалась пред глазами,

Потом накатывали волны,

И ты доплыл до горизонта,

Где не оглядываются.

Но ты манил меня любовно

Я сплю сезонно: горе – сонно,

И тенью ляжет у лица,

Твоей - навек, поскольку реки

Не спрашивают о согласьи,

А входят в женщину, как смерть, -

Воруют жизнь, даруя твердь.

Рассвет – это время для смерти,

Наш век еще не начался,

Вино из гортани струится,

Как теплая кровь, морося.

Возрадуйся, если умеешь,

Напейся воды ключевой,

Собою побудь, - ты - во мне лишь,

Ты только со мною живой.

Как мы не простились при жизни,

Как спорили до немоты!

Не висни на мне: я угасну,

Как только забудешься ты.

Потрепещи при музыке, душа, -

Я посмотрю, ты изойдешь слезами

И кровью клюквенною, вороша

Все то, что было жизнью и любовью,

Что мы убили сами неспеша.

С чем ты осталась, глупая, гроша

Не стоя

в эту полночь вдовью?

Культивирую боль, и культю,

Как ребенка, прилежно качаю...

Опрокинула в небо кутью,

В эту стылую твердь, невзначай я.

Разносила бумажный венок,

Мне малы эти стоны и всхлипы,

Я, как розовый мелкий вьюнок,

Обовью эту горькую липу,

И отсюда уйду навсегда –

Щебетать в проводах и мурашках,

От избытка любви, где – куда -

Только ангелы в белых рубашках.

Душе мятущейся приюта нет.

Она, конечно, поняла и это,

Навеки застилая белый свет

И от любви, и от ее поэта.

Прощайте, розы, птицы на груди

И поцелуя легкая прохлада, -

Все то, что не свершилось позади.

Чему и в будущем звенеть не надо.

Голод интеллектуальный

к нашей пристани банальной

не таких медуз прибил,

не такую щепь от вёсел

мне в лицо пустое бросил,

как пощечину отвесил,

в тину и мазут ступил.

Не качай мне сараюшку,

пей, покрякивая, юшку,

да скорее уходи:

у меня пожар в груди

нарастает на закате, -

на душе, как на заплате,

мне любовь не береди.

С ней покончено, - как хочет, -

на нее смотреть нет мочи,

извивается в песке,

от себя на волоске.

Я ее в броске достану -

и швырну, - ведь я достойна

только черных парусов!

Жизнь захлопни на засов.

Тоскую по любви, а ты уже не слышишь,

Ты дышишь на траву, она не колыхнется.

За мною шла судьба, как маленькая дочь, -

то забежит вперед, то на ветру отстанет,

смеется –

или ночь

сама себя листает?

Ну, я-то переждать всю эту жизнь

не прочь.

Нет, не по скотству, не по сходству

суди меня – не пристыди,

что вечный стимул первородства,

как символ верности, в груди

возвысится... Она хладеет -

не про тебя, не про живых.

Зане вокруг нее детей нет,

но сколько капель дождевых!

Мне не было пары – прожить,

Полнеба лучами прошить,

А как добрела – я не вспомню.

Должно быть, в колодце звезду

Ловила –

тебе отвезу

На память, родная могила.

Несомый, весомый огонь, -

Ты только руками не тронь

Сей музыки проникновенной.

Я уши зажму и глаза

Зажмурю, покуда гроза

Моею играет изменой.

Стихи Мише Дорфману – вдогонку Негеву, 14 января 2004 года:

Счастье выбьет слезу – и погаснет,

и несбывшимся боль утолит:

это - праздник. Затмение? Разве -

обнаженней еще, эвкалипт?

Мы в пыли на обочине жизни,

кожа сходит румянцем со щек:

нет стыда здесь, на собственной тризне,

где пустынный и гамбургский счет.

Что скрывать мне, какие побои?

Ты хоть бога побойся, пока

не увидел, что э т о – поболе,

беспощадней и наверняка;

что при жизни был ад, - есть надежда,

позабудут нас в этой грязи,

где мы господу верили прежде,

чем с ним были в раю и связи.

седину из причинного места

всю – не выдернешь, мать и невеста.

на верность присягали облакам

пролившимся, и пришлым дуракам, -

корабль «Алеха» истекает рейном,

и мы – не кровью, а чужим портвейном

в компании на двух материках

с погасшей свечкой в тающих руках

опять остались, милый, в дураках.

я так люблю тебя, мой друг,

из первых рук мне данный небом,

что никогда ты ближе не был,

чем этот свод, и этот крюк

для втаскиванья в амстердам

таких, как я, наизготовке

дрожащих и прошедших дам

на полуночной остановке.

Стихи О., 21 января 2004:

Только столкнувшись со смертью,

наконец-то ты понял,

что все остальное неважно, кроме

того, как тебя выносят, как в детстве

(или уже не выносят),

но деться-то некуда, кроме

души, - а она не просит

вечности. И ни души,

а только ладонь, дыханье

и то, что мерещилось, как женщина,

при жизни еще, за стихами.

я слышала, ты болен. эта весть

меня в такую пропасть ввергла – Боже,

не дай же бог тебе своих друзей

переживать, и все же дай надежду

пережигать слезами даже смерть

и по следам на небе узнаваться.

Бог всех переживет...

никто тебя, конечно, не затмит

на виртуальном поле протяженном

как вздох, где эхом катится за ним -

уберегите нас, чужие жены,

где в горе только музыке нельзя

входить с ее улыбкой напряженной

от боли счастья, но за ней скользя,

влетаю я, чтоб ты, мной окруженный - ...

не просыпайся, обнаженный взгляд, -

страницы пьют, пока ресницы спят.

5 февраля дописано (с бельгийского побережья):

твой голос истончился и озяб –

«игристое» в бокале напросвет.

нельзя тебе туда, где звук назад

повернут, нет.

и доза велика нам, косячок

расширил от удара твой зрачок,

в угаре страсти бросив это тело -

как я хотела.

я на твоих пишу черновиках,

твои стихи стреножены в руках,

гуляют шубы северным бродвеем

вдоль моря;

мы зеваем и правеем,

и в дураках.

как быстро переходит свет аи

в протяжный, ломкий запах валидола,

а вы – уже пожухли, соловьи,

во льду остекленевшего глагола,

в виду разбитой - и чужой любви?

вот норки и песца златая тень

каракульчу навыворот пихает;

певца духами пифия охает

на северном бродвее.

что ни день,

безделья слякоть, склоки чаек, дам

не дам дешевле, дом с аукциона;

сцепились якорями, сципиона

помянем всуе, шаря по задам.

вот это светскость, оснеженный лоск,

дали в постели,

у постели – босх.

среди оракулов и мидий,

нас приземлят, увы, и свидят -

оставим свиту. квиты. блажь

мы пережили виртуально,

да как хотите, хоть орально, -

у ней прилюдно прочный стаж.

не наши женщины так близко

встают с травы у обелиска,

исполнив волю или долг,

отряхивая из подола

все то, что стынет от глагола

и стонет подло между строк.

1 марта 2004:

помолись лицом к лицу, -

лета движется к концу

и берет начало, -

лодку укачало.

узнаёшь меня, дружок,

у меня во лбу кружок,

на ладонях знаки, -

и скулят собаки.

как мы свидимся с тобой?

нет прибоя у реки,

времени и тела.

я забыла, кем ты был.

я ль тебя хотела?

8 марта:

Только как-то продержись.

Эта жизнь уже к закату.

Хочешь, я тебе за это

Без возврата напою?

В рюмку падает мою

Тень опущенной ресницы,

День в тебя смотреть боится,

Остывает на краю.

Подойди сюда скорей, -

Нет меня на целом свете,

Света нет, остались дети -

Едкий лютик пустырей.

Не гляди ты им в глаза,

Ни к чему им знать такое -

Боль, что я своей рукою,

Заглушая голоса,

От любви навек прикрою.

я тебя уколыбелю,

еле-еле душу в теле,

как дыханье, задержу,

стань звездою на отлете,

где мы счастливы и дети,

в руку фантик не вложу.

просыпается с улыбкой

этот мальчик золотой,

мной рожденный по ошибке

за могильною плитой.

13 марта:

Пластмассовый муж

Будет раз любить меня,

Лицо его – как в тюрьме картинка

На мыле в слюне.

Зато он вонзает нож

Без спросу, а я, кретинка,

Поверю в любовь, пока

Он истопчет коня на мне.

В эти фиалковые кудри

Без бигудей и хны,

Без году день проскочит,

Как глоток родника,

И не останется мне

Ни ханы, ни вины,

Пока не дрогнет рука.

Стихи А. 4 марта:

я с этой болью слажу и ссужу

ее

мальчонке с напряженным пухом

щеки, - не отворачивай, скажу,

зрачка,

когда ступаешь по ножу

босой ногой и виноватым слухом

к себе.

Мы только посуху пройдем

до ближнего, не озирайся, милый,

пока я розу пьяную всажу

шипами вверх у краешка могилы.