СТИХИ
2003

Шершавые стихи, 2003 год.

15 мая 2003 Ам-м:

Кому на том свете ты скажешь:

- Любимая!

Сколько нас было?

Как холодно... мимо... но милая,

что же ты хочешь?

Забыла: соборность – а впрочем,

все то же и космос,

к нему прикоснуться – икона, -

по ком настрадаться...

+++

Забываю – как можно быстрей,

на костре этом руки не греть,

хочешь к детству – скорее старей,

сожжено, что могло умереть.

Этот жалкий мужчина стоит

на коленях пред вечным, как мир,

и ослепшим, как я, двортерьером, -

обопрись на подругу, старик,

там последний становится первым.

8 июня 2003:

+++

мы избраны качаться на кресте,

грести против течения народа.

последнее прости, что канет в воду,

дозволит мне посмертно расцвести

в твоей душе, палач мой, травести,

в угоду моды будущей, невзгоды

руками разводя, скупое быдло

благодаря, что и себя забыла.

пересекая в лодочке пространство,

с абзаца наверстав былую стаю,

и я спешу с тобою расставаться

до света, до весны, - а то* растаю.

*когда

+++

отмолить остается все это себе – самой,

так плетешься домой,

ставишь чайник и ждешь свистка,

о подстилку собачью пустую споткнувшись взглядом,

и пока закипают слезы, уже рука

заведет будильник - и к телефону, рядом.

вся работа моя – это падать и греть постель –

ни себе, ни другим – не постыл, но постыден полдень

подневольный, дневальный,

и вдоволь доволен, с тем

отойдет ко сну от каторжных наковален.

колокольни мои к непогоде летят – верни!

жуй малину не глядя, по вкусу определяя,

что к дождю, смеркается, и остальные дни

отплюешь едва ли, - да выпишешь вензелями.

+++

Как поэты, боги многолики.

У меня на то свои улики, -

Велика чернильная река,

И к веревке тянется строка

Пастернака, - тише! – Мандельштама,

Некому Марине плакать «мама»,

Выше, с перехлестом на крюке,

Там, где месяц выстрелит в руке

В полнолунье, и взойдет трава,

И нахлынет свет из рукава.

18 июня 2003 Ам-м:

юбилейное.

даже душа покидает, -
а что о те'бе
биться в объятьях
у белых ночей небывалых?
город - ничей,
и он в пепле забыл о тепле,

стиснув гранитные плиты
граненых подвалов.
грамоте он разумел, -
имут сраму, унять
мертвых моих,
и на ять опереться устами
и опериться,
и вылететь в ставни опять -
благо твои караулы
посмертно устали.
кончено всё всеконечно,
и взвиться крылу
неподобает
по возрасту и интеллекту, -
вот и элита,
а кто это в красном углу
там, из окошка в европу качается?
некто.

+++

не слушай кукушку – она тебя бросит впотьмах,

и двушку в ладони ты зря на прощанье сжимаешь,

сжигаешь мосты, но навеки сей приторный страх

ютится в ознобе в тебе, - да покуда жива лишь.

что в зеркале раз отразилось, тому и мерцать,

что раз-два-три бьется зигзагом на все эти версты,

чем горше ты любишь, тем слаще, что дева мертва

сквозь эти чужие и непобратимые весны.

27 июля 2003:

Проходная-походная.

Все твержу рукописные эти молитвы, навзрыд уходя.

Их слагаю не я, - не смогла, не успела начаться.

Тень, что выше меня, что ловил ты и нежил, хотя

не хозяйку, а имя приветствовали домочадцы.

Разве это земля? Разве жизнь наступила на грудь?

Продохнуть не дает, так хотя бы пройти и подохнуть

и очнуться в раю и в крови от дождя где-нибудь,

чтоб опять возвращаться под эти ослепшие окна.

+++

Не свисти, скворец усталый,

мы очнемся за заставой,

нас там ждут.

За зубами эта тайна

извивается стихами,

жжет, как жгут.

- Души жгут при всех,

так слушай

этот смех

над собой и над живыми

потому,

что нас нет, а только имя

там, в дыму.

+++

Отпусти меня так, чтобы Грин

Не проснулся и Гоголь не плакал,

Чтобы с богом, и дабы горим

Оставался за них этот факел,

Ибо Пушкин очнулся вдали

От отчизны навязчивой милой, -

Грибоеда сегодня везли

Над моей распростертой могилой.

У Чайковского вышло вино

И достало холерной водицы,

Кабы нам показалось оно,

И чтоб молча хватило напиться.

Отпуская по капле меня,

Проседая на кол постамента,

Окрутили змеею коня,

Как пространство сцепили моментом.

Это время сочится сквозь плоть –

Ее не было, чтоб неповадно,

И по локоть уйдя, как господь,

В облаках отразимся вповалку.

+++

Профессору С.

Лукавый и усталый ловелас

В отставке и на ставке содержанта

Картофельного сада, ловит в таз

Червленые продукты и таланты,

Дукаты убирая дальше с глаз

Чужих, как нищих слоников с серванта.

Я пью за Вас и Ваше торжество

Над жизнью вместе с нашей сладкой смертью,

За то, что нас простое большинство

Почтет всем тем, чем этот быт несметен,

Почтит и не прочтет наверняка,

И в этом Вам навек моя рука -

Чтоб легче падалось под облака.

Так обвести вокруг кольца и пальца,

Язвя улыбкой и трезвя винцом,

Чтоб не достичь в пространстве постояльца

В прыжке наизготовке, и все пялиться

На вечность перед божеским концом!

+++

А что мне остается? Говорить,

рожать, дрожать, подорожать посмертно,

пока есть время, жизнь перекурить

и обнаружить, что его - несметно,

и что меня как не было, так нет

под звук упавших звезд или монет.

А что мне светит? Всё твоя душа,

застрявшая в ладонях, виновата:

еще крылата и нехороша

уже сама я на костре заката.

Сестре ли жизни, мачехе ли смерти

такие дети по плечу? Поверьте,

не проверяйте, чтоб вам долгих лет

и длинных сказок при моей лучине,

и чтоб вы узнавали из газет

позавчерашних о своей кончине.

+++

Великий насмешник и маг,

В бумагах погрязший, могилу

Приветствует в наших домах,

Избранник лукавый и милый.

Смиренно внимая толпе

В ее первозданном глумленье,

Он думает, раб, о тебе,

И рядом встает на колени,

Чтоб снизу увидеть, как ты

Глазами пустыми и злыми:

Вот силится из темноты

Душа и струится в пустыне,

И так, одолев этот мир,

Пронзает мгновением вечность -

Он маг, он приходит на миг

И плачет по нам, человечность.