СТИХИ
2003
Шершавые стихи, 2003 год.
15 мая 2003 Ам-м:
Кому на том свете ты скажешь:
- Любимая!
Сколько нас было?
Как холодно... мимо... но милая,
что же ты хочешь?
Забыла: соборность – а впрочем,
все то же и космос,
к нему прикоснуться – икона, -
по ком настрадаться...
+++
Забываю – как можно быстрей,
на костре этом руки не греть,
хочешь к детству – скорее старей,
сожжено, что могло умереть.
Этот жалкий мужчина стоит
на коленях пред вечным, как мир,
и ослепшим, как я, двортерьером, -
обопрись на подругу, старик,
там последний становится первым.
8 июня 2003:
+++
мы избраны качаться на кресте,
грести против течения народа.
последнее прости, что канет в воду,
дозволит мне посмертно расцвести
в твоей душе, палач мой, травести,
в угоду моды будущей, невзгоды
руками разводя, скупое быдло
благодаря, что и себя забыла.
пересекая в лодочке пространство,
с абзаца наверстав былую стаю,
и я спешу с тобою расставаться
до света, до весны, - а то* растаю.
*когда
+++
отмолить остается все это себе – самой,
так плетешься домой,
ставишь чайник и ждешь свистка,
о подстилку собачью пустую споткнувшись взглядом,
и пока закипают слезы, уже рука
заведет будильник - и к телефону, рядом.
вся работа моя – это падать и греть постель –
ни себе, ни другим – не постыл, но постыден полдень
подневольный, дневальный,
и вдоволь доволен, с тем
отойдет ко сну от каторжных наковален.
колокольни мои к непогоде летят – верни!
жуй малину не глядя, по вкусу определяя,
что к дождю, смеркается, и остальные дни
отплюешь едва ли, - да выпишешь вензелями.
+++
Как поэты, боги многолики.
У меня на то свои улики, -
Велика чернильная река,
И к веревке тянется строка
Пастернака, - тише! – Мандельштама,
Некому Марине плакать «мама»,
Выше, с перехлестом на крюке,
Там, где месяц выстрелит в руке
В полнолунье, и взойдет трава,
И нахлынет свет из рукава.
18 июня 2003 Ам-м:
юбилейное.
даже душа покидает, -
а что о те'бе
биться в объятьях
у белых ночей небывалых?
город - ничей,
и он в пепле забыл о тепле,
стиснув гранитные плиты
граненых подвалов.
грамоте он разумел, -
имут сраму, унять
мертвых моих,
и на ять опереться устами
и опериться,
и вылететь в ставни опять -
благо твои караулы
посмертно устали.
кончено всё всеконечно,
и взвиться крылу
неподобает
по возрасту и интеллекту, -
вот и элита,
а кто это в красном углу
там, из окошка в европу качается?
некто.
+++
не слушай кукушку – она тебя бросит впотьмах,
и двушку в ладони ты зря на прощанье сжимаешь,
сжигаешь мосты, но навеки сей приторный страх
ютится в ознобе в тебе, - да покуда жива лишь.
что в зеркале раз отразилось, тому и мерцать,
что раз-два-три бьется зигзагом на все эти версты,
чем горше ты любишь, тем слаще, что дева мертва
сквозь эти чужие и непобратимые весны.
27 июля 2003:
Проходная-походная.
Все твержу рукописные эти молитвы, навзрыд уходя.
Их слагаю не я, - не смогла, не успела начаться.
Тень, что выше меня, что ловил ты и нежил, хотя
не хозяйку, а имя приветствовали домочадцы.
Разве это земля? Разве жизнь наступила на грудь?
Продохнуть не дает, так хотя бы пройти и подохнуть
и очнуться в раю и в крови от дождя где-нибудь,
чтоб опять возвращаться под эти ослепшие окна.
+++
Не свисти, скворец усталый,
мы очнемся за заставой,
нас там ждут.
За зубами эта тайна
извивается стихами,
жжет, как жгут.
- Души жгут при всех,
так слушай
этот смех
над собой и над живыми
потому,
что нас нет, а только имя
там, в дыму.
+++
Отпусти меня так, чтобы Грин
Не проснулся и Гоголь не плакал,
Чтобы с богом, и дабы горим
Оставался за них этот факел,
Ибо Пушкин очнулся вдали
От отчизны навязчивой милой, -
Грибоеда сегодня везли
Над моей распростертой могилой.
У Чайковского вышло вино
И достало холерной водицы,
Кабы нам показалось оно,
И чтоб молча хватило напиться.
Отпуская по капле меня,
Проседая на кол постамента,
Окрутили змеею коня,
Как пространство сцепили моментом.
Это время сочится сквозь плоть –
Ее не было, чтоб неповадно,
И по локоть уйдя, как господь,
В облаках отразимся вповалку.
+++
Профессору С.
Лукавый и усталый ловелас
В отставке и на ставке содержанта
Картофельного сада, ловит в таз
Червленые продукты и таланты,
Дукаты убирая дальше с глаз
Чужих, как нищих слоников с серванта.
Я пью за Вас и Ваше торжество
Над жизнью вместе с нашей сладкой смертью,
За то, что нас простое большинство
Почтет всем тем, чем этот быт несметен,
Почтит и не прочтет наверняка,
И в этом Вам навек моя рука -
Чтоб легче падалось под облака.
Так обвести вокруг кольца и пальца,
Язвя улыбкой и трезвя винцом,
Чтоб не достичь в пространстве постояльца
В прыжке наизготовке, и все пялиться
На вечность перед божеским концом!
+++
А что мне остается? Говорить,
рожать, дрожать, подорожать посмертно,
пока есть время, жизнь перекурить
и обнаружить, что его - несметно,
и что меня как не было, так нет
под звук упавших звезд или монет.
А что мне светит? Всё твоя душа,
застрявшая в ладонях, виновата:
еще крылата и нехороша
уже сама я на костре заката.
Сестре ли жизни, мачехе ли смерти
такие дети по плечу? Поверьте,
не проверяйте, чтоб вам долгих лет
и длинных сказок при моей лучине,
и чтоб вы узнавали из газет
позавчерашних о своей кончине.
+++
Великий насмешник и маг,
В бумагах погрязший, могилу
Приветствует в наших домах,
Избранник лукавый и милый.
Смиренно внимая толпе
В ее первозданном глумленье,
Он думает, раб, о тебе,
И рядом встает на колени,
Чтоб снизу увидеть, как ты
Глазами пустыми и злыми:
Вот силится из темноты
Душа и струится в пустыне,
И так, одолев этот мир,
Пронзает мгновением вечность -
Он маг, он приходит на миг
И плачет по нам, человечность.