ШОШАНА И АЛЕКСАНДР БЕЛОУСОВЫ
Памяти друга
Часть 1
. Вся рукопись моей судьбы...Сплетенье иврита и идиш.
Увы, мы смертны. И когда-то
сомкнется ночь и надо мной.
И там, откуда нет возврата,
вновь бытия живая радость
не вспыхнет семицветьем радуг
в моих глазах, одетых мглой.
(А.Белоусов, из стихотворения без названия).
Жил-был в Самаре совсем русский мальчик. Читал множество книг. - Продлись, тривиальная сказка.
В тринадцать лет ему в руки попала Библия, и в том же 1961 году воспылал он страстью изучить иврит, чтобы открыть для себя первоисточник.
Нашел синагогу, где раввин Менахем-Иегуда-Лейб Опенштейн познакомил Сашу с первым учителем - Давидом Исааковичем Локшиным, разговаривавшим на идиш, так что этот язык стал для подростка родным. Потом выучил он и иврит...
ИВРИТ
Как сердце, как душа, как вера,
Язык священный, ты во мне.
Ты солнечного света мера,
Пусть вечно ночь в моем окне.
Домой вернусь, раскрою Книгу,
Услышу вещие слова -
Звенят на протяженье мига,
Как вздрогнувшая тетива.
Стрелу пославший сквозь столетья,
Едва ты не исчез во мгле;
Я не хотел бы жить на свете,
Не будь ты рядом на земле.
И как Шагал свои картины
Писал на продранном мешке -
Я про тебя, язык старинный,
Пишу на новом языке.
Саша говорил, что усвоил идиш буквально из воздуха; два языка навсегда остались его постоянной любовью, - вечная, древняя музыка.
На вечере Сашиной памяти легендарная исполнительница еврейской песни Нехама Лифшиц, знавшая его ребенком, произнесла: "Однажды на гастролях в Самаре мне передали записку на великолепном идиш, которая потрясла меня и глубиной мысли, и болью за судьбу языка. Но вслед - новое потрясение: за кулисы пришел сероглазый русский парень лет пятнадцати. Его перевод ивритского стихотворения Бялика на идиш считаю лучшим из известных переводов этого стихотворения. Ушел из жизни большой поэт, и о нем нельзя забывать".
(Перевод Е.Аксельрод стихотворений, написанных на идиш А.Белоусовым):
ДРУЗЬЯМ
Когда придет разлуки нашей срок-
Чтоб горевать вам не было повадно,
Свечу зажгите, встаньте на порог,
И я не скроюсь в ночи непроглядной.
Какие б тяготы я ни встречал-
Осилю, справлюсь, ощупью идущий,
Когда порог ваш светит, как причал,
Один-единственный, в душе живущий.
Власть одиночества не так сильна,
Есть средство сладить с ней и отогреться:
Та дверь, что и во тьме отворена,
Всегда открытое навстречу сердце.
2.
Увы, все проходит, любимое нами.
Однако есть нечто, что вечно живет,
Чему не опасны ни воды, ни пламя.
Печаль и веселье - и это пройдет.
Злосчастье и счастье - и это пройдет.
Сама наша жизнь - да как быстро! - пройдет.
Но та, нас связавшая некогда нить-
Вовек не истлеть ей, вовеки не сгнить.
Слова о феномене Саши - эрудита, знатока двадцати семи языков, что само по себе каждый раз изумляет, - неоднократно звучали в газетах, на радио...
И все-таки - поздно и мало, что несправедливо до боли. Прислушайтесь к этому голосу:
ВЬЮЖНОЕ УТРО
Во мгле притушенной зари
зимы горячка белая
пускай как хочет говорит
с душою омертвелою.
Вся рукопись моей судьбы
на нить ее нанизана.
футляры, ящики, гробы,
про вас ли это писано?
Ветвям нестриженых кустов
и птицам непроснувшимся
понять дано похмельный стон
зимы, вконец пропившейся.
Ее февральский хоровод -
предчувствие бессильное,
что в марте тихо отойдет
с последним вздохом инея.
1975
- Из ранних произведений... И еще о зиме вспоминается, - замечательные сравнения в стихотворении "ГОРОДСКИЕ ДЕРЕВЬЯ", где у пожелтевших листьев по воле поэта проступают измученные лица:
...И только лишь зимой, когда живей,
свободней суть деревьев обнажится,
в заснеженных сплетениях ветвей
проступят их измученные лица.
Как лучшего идишского поэта и
переводчика, Александра Белоусова в 1998 году наградили премией Давида
Гофштейна. Но как его самого огорчало многолетнее замалчивание на страницах
русской прессы, игнорирование его русских стихов, мучительное проталкивание едва
ли не каждой статьи в очередную газету! И никогда Саша вслух не пожаловался. -
Нес несправедливость в себе, по привычке воспринимая как неизбежное, должное.
Только все чаще смолил "Ноблес" через мундштук в форме маленькой трубочки. -
Самые дешевые, "интеллигентные" сигареты "последней волны".
РАББИ ГИЛЕЛЮ
Не Бог и даже не пророк,
Как ты пророс ко мне оттуда,
Единственный живой листок
На высохшем кусте Талмуда?
Как русский, внятен древний шрифт,
Но я внезапно холодею:
Что, если б выучить иврит
Мне в детстве не пришла идея?
Как много вер, речений, снов,
Непотрясаемых основ
Земля сменила, как перчатки,
За двадцать с небольшим веков!
От скольких мудро-лживых слов
Не покраснел станок печатный!
Над искореженной Землей,
От крестной муки изнывая,
Один
последователь твой
К любви всеобщей
призывает.
Но для новейших
дикарей
Он чересчур
императивен,
Твое учение
мудрей-
Ты более
консервативен.
Мудрец, ты
принял зло как факт
И людям не
раскрыл объятья,
Предвидя, что
подобный акт
Всегда кончается
распятьем.
Не влек ты к
истине силком
И новых не
вводил заветов-
С людскими
нравами знаком,
Ты ограничился
советом:
"Чего себе мы не
хотим-
Того не сделаем
другим".
Что может,
кажется, быть проще
Таких понятных
этих слов-
Без криков о
любви всеобщей,
Без потрясения
основ?
Но люди
мудрствуют лукаво,
Им простота твоя
сложна,
И на устах
вселенской славы-
Совсем иные
имена.
Лучшие Сашины стихи лиричны и философичны, - это естественное его состояние, свое понимание религии, особые, высокие чувства к ивриту. В интервью 2001 года журналист Александр Брод спросил, с чего началось увлечение еврейской культурой, и Саша вспомнил, как ему было всего восемнадцать, и в Куйбышевском Дворце пионеров он читал лекцию о советской еврейской литературе, а шестнадцатилетняя Розочка (иначе, не ласково, он при мне ее не называл) там же посещала кружок юных филологов:
- ...Хорошо знал язык, хотя не афишировал этого, Василий Павлович Финкельштейн, руководитель филологической школы при Дворце пионеров - там, кстати, я познакомился с Розой, своей женой... Я пытался организовать кружок еврейской культуры в Пединституте. Короче, нас было достаточно много, и в мае 1967 года мы уже придумали название нашему кружку - "Алеф". Но тут разразилась Шестидневная война, и пришлось оставить эту затею.
Саша тогда уже учился в Педагогическом институте на факультете русского языка и литературы. После школы туда же поступила и Роза.
(Перевод с идиш Е.Аксельрод):
* * *
На той земле мой
след
не сыщешь в
снежном поле.
Здесь - посреди
камней
не различить мой
след.
Здесь - корчится
строка
от нестерпимой
боли.
Тех, кто меня
поймет,
там - и в помине
нет.
Сломалась
дудочка.
Я оробел, как в
детстве.
Чуть песню
затянул-
сдавило горло
мне.
Я жду зари, чтоб
вновь
в пустыне
Иудейской
со всей
Вселенною
молчать наедине.
* * *
То ль рассвет,
то ль ночь пришла ?
Вновь тревога
ожила.
Полусвет иль
полумгла?
Ветер стих, свой
норов прячет,
Полуслепну
полузрячий.
Что-то будет. Не
иначе.
Тень падет иль
свет с высот?
Что-то ждет меня
вот-вот.
Да свершится,
что грядет.
Говорят, что Сашины стихи, созданные в оригинале на идиш, нежней и талантливей русских, - не потому ли их часто поют? Одна талантливая идишская поэтесса, ветеран Великой Отечественной, считала, что Гитлер победил уже потому, что он убил этот прекрасный язык; и Сашу всегда беспокоило будущее древних, родных ему звуков. - Из интервью:
- Тому, что было до Второй мировой войны, уже не
бывать никогда. Но культура идиш настолько велика и уникальна, что окончательно
погибнуть, я думаю, она не может. Однако она, скорее всего, перестанет быть
специфически еврейской и приобретет международный характер. Такие тенденции
заметны уже сегодня. Я - лишь один из неевреев, пишущих на идиш, есть и другие.
А среди изучающих язык в России, Германии, других странах уже, насколько мне
известно, больше не евреев, чем евреев.
Так что, еще раз скажу, культура наша не исчезнет, хотя и не восстановится в
прежнем великолепии. Трудно ожидать, что одно и то же чудо - возрождение языка -
повторится дважды.
ОТТЕПЕЛЬ
Утром дул
пасмурный ветер с юга
и загнанной
лошадью всхрапывал,
Днем был по-прежнему ветер,
и Цельсий
остолбенел на нуле,
все шансы зимы
беспристрастно взвесил
и начал март в
феврале.
Вечером дул тот
же самый ветер,
И снег на дороге
без сил
Лежал
размозженный, и беспросветно,
Слякотно
отходил.
1975
Часть 2.
Теперь за двоих не спеть...
Сплетенье душ, -
судьбы скрещенья.
Они поженились в 1969-м. Некоторое время еще повезло жить спокойно... Интервьюеру Саша рассказывал, как попал в поле зрения КГБ:
- Неприятности начались в 1975 году, когда мы с Розой побывали в Минске и познакомились с тамошними сионистами - полковниками Советской Армии Львом Петровичем Овсищером и Ефимом Ароновичем Давыдовичем. При возвращении в Самару нас обыскали в аэропорту, вытрясли привезенную литературу. Вызывали на беседы, "навещали" дома. Дважды мне объявляли официальное предостережение об уголовной ответственности за сионистскую пропаганду...
Он преподавал по-настоящему уже родные иврит и идиш. Вжился в традиции и
культуру великого, вечно гонимого народа. В стихотворении "ЗИМНИЙ СЕМИСВЕЧНИК"
Саша естественно, органично сравнивал березу с белым семисвечником. Он тонко,
как человек ранимый и открытый добру, чувствовал природу; в стихотворении
"ДЕРЕВО МОЕГО ДЕТСТВА" легко и светло признавался, что серебристому тополю
"сложил свою первую песню"...
СНЕГ В ФЕВРАЛЕ
Уже не похожий
на зимний,
Еще не весенний
пока,
Он завтра под
солнечным ливнем
Утратит
пуховость платка.
Гляди на него с
восхищеньем:
Он твой
устраняет позор-
Меж замыслом и
воплощеньем
Привычный
всесильный зазор.
Имея пленительно
редкий
Талант наведенья
мостов,
Он видится
сучьям и веткам
Как первый
набросок цветов.
А все потому,
что на крыше,
Где кромка
железа видна,
Отчетливо, хоть
и неслышно,
В нем зреет капелью весна.
Саша был так близок к природе, что его признание "на снегу стихи пишу" - строка для него очень точная. Он скажет позже о родине - "Вот он, твой журавль в руке!", имея в виду Израиль, где так естественно жил среди цветов, детей и животных, игнорируя будни...
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Раму, чуть лучом
стекла касаясь,
из окошка вынула
луна,
положила на пол
- и, блистая,
снова в облаках
всплыла она.
И через какое-то
мгновенье,
тенью
распластавшись на стене,
исходя цветами,
куст сирени
влажную ладошку
подал мне.
Между тем, в реальности подчас приходилось действовать жестко, организовывать и добиваться в Самаре работы Общества еврейской культуры. Саша вспоминал:
- Когда-то, еще задолго до
революции, существовало культурно-просветительское общество "Тарбут лаам" -
"Культура - народу". Предлагаю продолжить традицию и принять это имя". Это
предложение вместе с еще двумя поставили на голосование, и оно прошло. Кстати,
старинное общество "Тарбут ла-ам" до сих пор существует, по крайней мере, в
Израиле: от здания нашего концерна "Новости недели" до его тель-авивской
резиденции "Бейт Тарбут ла-ам" буквально два шага.
Все шло к отъезду в Израиль - от
налаженной жизни:
- Желание созрело не столько у меня,
сколько у моей жены Розы (здесь ее зовут Шошана). Я был, в общем и целом,
удовлетворен своей работой в "Тарбут лаам" и вокруг него: преподаванием иврита,
чтением лекций, выступлениями...
Роза и Саша репатриировались 25 декабря 1990 года, как бы подарив друг другу в Израиле лишний год. - Лукавили с вечностью...
* * *
Когда уходит
друг хороший -
ты сирота.
И гасит день,
какой ни будь он
распогожий,
осенней непогоды
тень.
......
И лишь когда, в
избытке счастья,
он благодарен
был судьбе,
ты в нем спешил
принять участье -
и половину брал
себе...
Теперь не тешь
себя сознаньем,
что друг в
стихах твоих живет,-
стихи останутся
стихами,
как смертью -
смерть.
Он не придет,
Пойми, ни нынче
и ни завтра:
Он мертв, твой
друг.
И это - правда.
Страшно звучат эти строки. Саша много писал о смерти, но, цитируя его же стихи,
"Всё неважно,
Всё бумажно...",
и нужно было как-то устраиваться в новой жизни, начав с войны, безработицы, вакансии уборщика в супермаркете, и только затем уже - журналистом в газетах "Наша страна", "Новости недели" и многих других.
Израиль воспринял он так:
- Он очень неоднозначный и очень многоликий, как, по-моему, и Россия. Вообще
наши страны очень похожи: обе сознают свою исключительную миссию в истории - это
сознание весьма положительное, если не переходит в чванство, шовинизм и
ура-патриотизм, - и в обеих порой проявляется элемент шапкозакидательства и
излишней надежды на русско-еврейский "авось". Это иногда раздражает. А все
остальное вполне нормально. Если говорить о раздражении, то его у меня чаще
всего вызывают именно "совки". Но ничего похожего на панику я в их среде не
замечаю. Отъездные настроения больше свойственны, пожалуй, коренным
израильтянам.
Саша не осуждал никого, в том числе возвращенцев, - он понимал, как болезненно пережил репатриацию Михаил Козаков, как неприкаян был до создания Литинститута Валентин Никулин, невостребован Леонидов, - актеры и режиссеры... Не всегда спасало большого художника искусство перевоплощения.
HIC IACET
Давно не в моде
трубадуры,
И ты, увы, не
поняла,
Что не Мадонной,
не Лаурой,
А миром для меня
была.
Когда,
ушибленный Петраркой,
Хоть повторенья
ни к чему,
Я сквозь оплошки
и помарки
Ломился к свету
твоему,
Когда
боготворил, терзался
И матерно ругал
судьбу-
Твой дух
спокойным оставался,
Как у покойника
в гробу.
Но разве стенка
виновата,
Что нет у ней
ушей и глаз?
Себе на горе
рождена ты
В глухонемой
какой-то час.
Прости - прощай!
Живи. Не помни-
Не стоит помнить
обо мне.
......................................
Я память
опечатал пломбой,
Чтоб даже и в
похабном сне
Ты не всплыла,
как в катакомбах
Сквозь
многовековую копоть
Всплывает
надпись на стене.
...Но зато спасала - любовь: пишущая стихи Роза, сын Алексей - талантливый гитарист, а затем уж его собственная семья и две малышки, о которых Роза, смеясь, говорит:
- У меня есть две внучки, - Мишка и Сашка!
Книги Розы вышли в Самаре: "Строки из далека" - в 1994, "Я родом из зимы" - в 1997 году.
У Саши книга - так пока и не вышла. - Есть мемориальная страничка
http://www.alexeibelousov.com/alexander.htm .
...27 января 2004 года в Маале Адумим, всего лишь 55-летним, скончался поэт и публицист Александр Белоусов. - Человек редкой души и ума.
Сидя все в том же цветастом кресле, успел он задать вопрос: - Розочка, который час?..
Ответом ему была - вечность.
Часть 3. Поэзия Розы-Шошаны.
На перекрестке рук...
В Маале Адумим, отделенном от Иерусалима расстоянием взгляда и размножившимися в последние годы коробочками бедуинских палаток (верблюдами, овцами, ночными шакалами, лисами), каждый день идет на работу от рожденья не самый здоровый, совершенно независимый и поразительно стойкий - поэт, логопед, вдова Саши - Шошана. За занавеской, куда она никогда не смотрит, простираются горы потрясающей красоты (шутила: - А из нашего окна Иордания видна, а из вашего окошка - даже Сирия немножко). - Природа такой вечной мощи, что сравнима разве что со Сде Бокером, Мицпе Рамоном, Арадом... Но Роза от них далека, поднимает навстречу глаза и чуть слышно твердит свои женские заклинания:
* * *
Окоченевшим
лицом
в ноги бы,
да кому?
Да и о чем
просить?
Так много было
дано ему,
что одному не
сносить.
Так мало было
ему дано,
что ничего не
успеть.
Так долго мне
было с ним заодно,
что теперь за
двоих не спеть.
Поэту поэтова
чересчур-
бездна глаз за
строкой ресниц.
Не догадаться,
о чем молчу
на изгибах его
страниц.
Рифмы смертью
обнажены,
не слишком белы
поля...
Знать бы,
что руки мои не
нужны,
Что пухом ему
земля.
Ее руки нужны стихам - и близким, друзьям, памяти Саши. Только осталась малость - заставить себя осознать все это самой, - убедить, что жизнь продолжается!
В вазе на кухне кувыркается среди водорослей золотая бойцовая рыбка, чтоб запоздало исполнить все наши желания: за крохи счастья, как оказалось, нужно сражаться.
* * *
То ли луна еще
светит в окно,
то ли фонарь еще
не погасили.
Стелется утро,
как полотно
Из-под ночной
выстилается сини.
В приступе быта,
в пыли бытия
то ли
распутница,
то ли мадонна
Время вернуться
на круги своя
и репетировать -
выход из дома.
Эти два человека прожили жизнь друг для друга и "умерли в один день", чтоб возродиться: Саше - в Розиных стихах и вопоминаниях, Шошане - в каждом маленьком знаке внимания, памяти, чьей-то сторонней заботе, которой так не доставало обоим, и за которую можно "все отдать", как проясняет и убеждает реальность.
* * *
Бессонницы
томительная муть
В пространстве
между комнатой и ванной
от зеркала лица
не отвернуть,
хотя заманчиво
неузнаванье,
незнанье мер,
недуг,
не перелом...
Сначала, как
всегда, рождалось слово.
В моем окне над
письменным столом
ночная мгла
раскраивалась снова
на "завтра" и
"вчера".
Горела даль,
из послесловья
уходила драма,
варился кофе,
и текла вода -
все потому,
что позвонила
мама.
* * *
Помяни меня -
в застолье или
просто во хмелю,
даже если я не
стою,
даже если
тороплю.
Помяни меня
устало.
След простынет,
стихнет крик.
С кем придется,
с кем попало
обо мне
поговори.
Помяни - помимо
смерти -
хочешь -
шелестом одним,
хочешь - маркой
на конверте,
хочешь - лихом
помяни.
Удивительные стихи, не правда ли?.. Шошана назвала свою новую рукопись "БЕЗ ТЕБЯ". - Стихи, 2004 год. Вскарабкавшийся на бесцветно-карие, выжженные и лысые, но магнитящие вечностью горы над зеркалом с живой водой Мертвого моря, - амальгамой Маале Адумим.
В опустевшем доме Маалеевки, как мы зовем городок, повизгивает совсем игрушечный Филька (Саша именовал - Филарет-Йоханан), потомственный породистый дворнягин (предыдущую собаку нашли на помойке, что характеризует отзывчивых, странноприимных хозяев). Саша воспитывал: у гостей не просить со стола; но Розочка, кулинар чрезвычайный, позволяла щенячью вольность... Саша Фильку обожал и выгуливал по первому требованию, так что крохотный от природы пес самоутверждался каждые полчаса, - как стенная кукушка.
Картинка отдохновения: Саша - в кресле у телевизора; на коленях - осчастливленный жизнью Филипп.
И вот - изменилось.
Вместо певучего голоса, искрометных тепла и женственности, творивших добро на этом тихом оазисе, - затаенный плач Ярославны:
* * *
Перемножим,
переждем.
Воздух полнится
дождем,
пахнет осенью
некстати.
Мне в январском
аттестате
сроки давности
зачтут,
переправят "там"
на "тут",
вместо "да"
напишут "нет" -
доработают
сюжет.
Из него придется
мне
две картины на
стене,
две тропинки,
Новый год,
новый страх на
старый счет,
новый призвук к
скрипу двери...
Три старинные
поверья
облаком, из
ничего,
мимо дома моего,
мимо дыма и огня
пронесутся
сквозь меня,
три старинные
печали
не с конца и не
с начала
чередой - одна к
одной...
Мусор,
вздор, двойное
дно,
онемевшее кино,
на изломе бытия
незнакомая мне -
Я.
Все главное, видимо, сказано. - Вечная память!
...Затянулась минута молчания:
* * *
Похоронила,
как охранила,
как сберегла.
Посторонилась,
как схоронилась.
Холод и мгла.
День поперек,
через порог.
Не уберег,
не остерег.
Ночь ворожила,
дом сторожила,
сны ворошила,
слезы сушила,
суд свой
вершила-
кому чару пить,
кому живу быть,
кому в горе
выть.
* * *
Слово за слово -
За слезой слеза.
Всякий путь -
тупик,
всякий дом -
вокзал.
Страшен сон в
руку -
всякий день в
муку,
всякий спор в
ссору.
всякий шаг в
гору.
Ни времен, ни
мест.
Всякий куст -
крест,
всякий стук -
страх,
всякий сбой -
крах
без тебя.
СТИХИ ОБ ОСЕНИ
Лето
не то, чтобы
жечь перестало,
просто устало.
Ластятся листья
к иссохшей земле -
дело к зиме.
Дни суетливей
и тягостней
ночи,
память больнее,
дороги короче.
Над многоточьем
непрожитых дней,
от неизбежности
окаменев,
возле меня и со
мной заодно
Мертвое дерево
смотрит в окно.
* * *
Чужого века
долгое число,
иссушенного моря
берег странный.
И время не
зализывало раны,
а просто шло.
Шло время,
равнодушное ко мне,
шло без печали и
без вдохновенья.
И кто-то
справедливый в стороне
различные
записывал мгновенья,
потом внезапно
посредине дня
двойной чертой
перечеркнул
меня.
* * *
За этой ли, за
той чертой
мой дом
останется пустой,
молчанье чванное
мое,
и залежалое
вранье,
и стыд, и срам,
и тарарам -
несется эхо по
горам.
Где?
В этой жизни или
в той
заплатим кровью
за постой,
за дом пустой?
- - - - - - - -
Основные материалы об А.Белоусове:
Мемориальная страничка http://www.languages-study.com/yiddish/belousov.html
Лазарь Любарский, "ШАБЕС-ГОЙ ИДИША", "Новости недели", март 2004 года
Шломо Громан, "Новости недели", 29 января 2004 года
Интервью Александра Белоусова Александру Броду для сайта sem40.
Е.Аксельрод, переводы стихотворений, написанных на идиш А.Белоусовым.